Альтруисты - [86]

К двум часам утра сердце Итана начало отказывать. Тут подоспел ее врач – дар свыше, имя которого Франсин поклялась никогда не забывать (Фил Уолш! Фил Уолш! Фил Уолш!). Он правильно ввел анестезию и срочно ее прокесарил, чем спас жизнь матери и ребенку. Очнулась Франсин в отделении реанимации. Закрыла и открыла глаза – нет, не сон. Она понемногу возвращалась в сознание: свет и звук просачивались сквозь тонкую завесу наркоза. Первым она увидела Артура: тот стоял у стены напротив и укачивал на руках младенца. Перед глазами все темнело и туманилось. Руки дрожали. Она не могла вымолвить ни слова – не было сил. Франсин вновь закрыла глаза и позволила себе уснуть, решив, что муж в состоянии позаботиться об их сыне.

Однако час спустя она очнулась – в страхе.

– Можно мы еще тут побудем? – спросила она Фила Уолша, державшего Итана в своих уверенных руках. Артур был в коридоре: пинал автомат с закусками и напитками. – Всего одну ночь, пожалуйста! Я пока не хочу домой. Я не знаю, что делать!

– Все будет хорошо, не переживайте, – сказал Фил Уолш.

– Я… – Ей срочно надо было кому-то признаться. – Мне страшно. – На глаза навернулись слезы. – Только ничего не говорите мужу. Он наверняка боится еще больше, чем я. Из нас двоих мне следует быть храброй. Только я совсем не храбрая, доктор Уолш. Я ужасно боюсь!

– Все будет замечательно, – сказал Фил Уолш. – Вы все сможете и станете прекрасной матерью.

Франсин сделала глубокий вдох.

– Послушайте. Плач ребенка может означать только три вещи: либо он голоден, либо хочет на ручки, либо ему надо поменять подгузник. Уж с этим-то вы справитесь, не так ли?

Она кивнула. В палату как раз вошел Артур.

– Вот и замечательно.

Франсин посмотрела на мужа.

– Нервы? – спросил тот.

Она кивнула.

– Мы справимся. Обещаю. – Он протянул ей какой-то сверток. – Хочешь «Миндальную радость»?

Уверенность мужа ее очень обрадовала. После Зимбабве Артур несколько месяцев не выходил из депрессии. Свадьба прошла чудовищно, да и перспектива отцовства не слишком его манила. Но Франсин всегда хотела детей и лелеяла надежду, что Артур подключится к их воспитанию, когда придет время. Сейчас ей впервые показалось, что он в самом деле на это способен.

Когда они вернулись домой – в самом начале ее беременности они переехали с Кенмор-Сквер в дом из бурого песчаника рядом с прудом Джамайка, – Франсин взяла Итана на колени и села на диван, а Артур пошел варить кофе. Она ждала пробуждения материнского инстинкта – и он благополучно проснулся. Она знала, что захочет окружить ребенка заботой – и захотела. Но Франсин и подумать не могла, что этот младенец с удивленными глазами вызовет в ней такое чувство – ей показалось, что они с Итаном не просто мать и дитя, а друзья. Родственные души. Между ними сразу возникло удивительное согласие, взаимная приязнь. Франсин увидела в сыне истинного Кляйна. Ему не было еще и дня, а она уже знала, что у них много общего. Итан заплакал – и она тоже. Когда Артур вошел в комнату посмотреть, что стряслось, он с удивлением, а потом и облегчением обнаружил на лице жены улыбку. Восемь дней спустя в этой же комнате собралась толпа коллег и родственников: кантор Арнольд Песеров взял в руки нож и ввел Итана в смятенный мир еврейских мужчин.

Назвать появление Мэгги на свет ошибкой было бы неправильно. Они зачали ее в любви, во время уик-энда, проведенного в домике под Хартфордом, штат Вермонт, куда Артур вывез жену на отдых спустя полгода неустанной работы и родительства. Итана они оставили с соседом, пережившим холокост, которому Франсин безоговорочно доверяла.

Уик-энд полностью оправдал ожидания: леса, деревянные хижины, крытые мостики. Они гуляли по заснеженным рощам и заглядывали в антикварные лавки. Ночью спали в обнимку, под четырьмя одеялами.

До Вермонта Альтеры считали, что «завязали» с детьми. Когда спустя несколько недель Франсин узнала о беременности, новость эта мгновенно нарушила идиллию, установившуюся в семье после отдыха на шерстяных пледах мотеля с видом на ущелье Куичи.

– Если честно, я всегда думала, что у нас будет двое детей, – сказала Франсин, опустив тест-полоску с положительным результатом на раковину.

– Не знаю… По-моему, у нас и так полно забот. Денег хватает, да, но и ребенок пока один. А ведь ему еще нужно дать образование.

– Как-нибудь справимся.

– А время? У нас нет времени на двоих детей.

– Если ты будешь чуть больше времени уделять сыну, все получится…

– Куда уж больше! Твоей гиперопеки более чем достаточно.

– Гиперопеки?!

– Ну да. Растишь из сына рохлю.

– Если даже я гиперопекаю, так это потому, что ты недоопекаешь! Я просто пытаюсь восполнить то, что он не получает от тебя.

– Да все он получает!

– Ш-ш-ш.

– Он нас не слышит. А если и слышит, то не понимает.

– Ты его недооцениваешь.

– Ребенку пять лет от роду!

– Он прекрасно все понимает. Я же вижу. Не смей его недооценивать!

За пять лет между рождением Итана и зачатием Мэгги она успела немного разочароваться в муже. Артур выполнял отцовские обязанности, – ограничиваясь необходимым минимумом, – но личность сына его практически не интересовала. Примерно на третий год, когда Итан немного подрос и у него начал формироваться характер, Артур как будто решил, что на этом его работа закончена. Он прекрасно ладил с младенцами, но не с развитыми личностями. Он обеспечивал сына едой, водой и безопасностью, но, как только тот начал карабкаться вверх по пирамиде потребностей Маслоу, моментально откланялся. Подрастающий Итан хотел любви, признания и самореализации, и с этим Артур не мог ему помочь. Вероятно, то были не самые идеальные условия для появления в семье второго ребенка, но Артур решил не настаивать на аборте. Жена забеременела и хотела рожать, это ее тело – так и быть, она победила.