Альтруисты - [38]

Придется их как-то разделить. Поговорить с каждым тет-а-тет. Сперва с Итаном, заручиться его поддержкой. Затем – с Мэгги. Но как? Непонятно. Кто они вообще такие, его дети, чем живут? Итан вроде поселился в Бруклине и работает в консалтинговой фирме… С Мэгги Артур не разговаривал аж с самых похорон. Он ничего не знает о собственных детях. А значит, и доступа к их сердцам у него нет.

И все же они ему нужны. Еще несколько лет он как-нибудь да протянет, но с каждым семестром приближается пенсия (которая под вопросом) и смерть (которая неминуема). А тут еще декан пригласил на разговор… Что-то нужно делать.

А что, собственно? Будь Артур посмелее, он мог бы просто уйти – сбежать. Люди его поколения удирают от подобных проблем, как зайцы. Но если и бежать, то куда? Что с ним будет?

Так, ломая голову над сложившимся положением, Артур добрел до конца парка и очутился перед гостиницей «Чейз-парк-плаза». Стоя у подножия колоссальной пирамиды песочного цвета, этого монументального зиккурата джазовой эпохи, он вдруг понял, что страшно устал – прогулка заняла больше часа, – и зашагал обратно к Юниверсити-Сити.

7

– Тебе тут нравится?

– Тут – это где?

– Ну здесь, в этом доме. В Сент-Луисе. Не знаю. На Среднем Западе.

Мэгги сидела на кровати плечом к плечу с Франсин. Они пытались одолеть «Основы патопсихологии». До конца первой сессии оставалось еще два экзамена, один из которых был по маминой специальности. Мэгги пришла из общежития домой, чтобы задать Франсин несколько вопросов.

– А почему ты спрашиваешь? – удивилась мама. – Да еще таким тоном?

– Каким?

– Будто заключаешь каждое слово в кавычки. «Средний Запад».

– Ну, потому что это скорее идея, образ, нежели… нежели…

– Точка на карте.

– Да!

– Как «сердце страны».

– Да.

– «Исконная Америка».

– Да.

В этом воспоминании мамины непослушные кудряшки были собраны на затылке серебристой заколкой – того же сияющего цвета, что и любимые наручные часы, которые сейчас обнимали ее запястье. На той же руке она носила тонкие звенящие браслеты.

– Так почему ты спрашиваешь?

Мэгги потеребила мочку уха.

– Наверное, я бы не смогла вот так взять и все бросить ради другого человека.

– Тебе здесь не нравится?

– Да нет, почему. Здесь вся моя жизнь, я другого и не знаю…

– Но…

– Но мы не местные, не со «Среднего Запада», так ведь? Мы из «университетских».

– Отчасти ты права. Хотя я-то как раз родом отсюда, из «сердца страны».

– Ну да. Ты только не обижайся, но у вас с папой все друзья – профессора. И все они живут в Шуто-Плейс. И ты сама только что заключила «сердце страны» в кавычки.

Франсин улыбнулась:

– Я не обижаюсь.

– Да я, в общем-то, и не об этом спрашивала.

– А о чем?

– Я бы не смогла переехать ради кого-то.

– Ты очень независимая. Это здорово и достойно восхищения. И я буду рада приписать эту заслугу себе, если не возражаешь. Значит, я правильно тебя воспитала.

– Но ты-то переехала!

– В жизни всякое бывает.

– Почему ты согласилась?

– По многим причинам.

– Например?..

Франсин забарабанила пальцами по странице учебника:

– Например, когда люди говорят о том, что в браке необходимо быть гибким, уметь идти на компромиссы и приспосабливаться, то обычно они имеют в виду, что все это должна делать только одна сторона.

– То есть женщина.

– Безусловно, это почти всегда так.

– А папа что думает по этому поводу?

– По какому?

– Насчет переезда. Ты принесла в жертву карьеру. Его мучает совесть?

Франсин поправила волосы.

– Совесть мучает твоего папу по многим поводам, но переезд к ним не относится. Думаю, за это он себя не корит.

– А за что корит?

– Ну… Непросто быть амбициозным человеком. Когда ты амбициозен, а жизнь сложилась не так, как тебе грезилось… с этим трудно смириться.

– А что у него не сложилось? – Мэгги закрыла книгу. Психопатологии родного отца интересовали ее куда больше.

– Он горел одной идеей… Она стала смыслом его жизни. И отчасти – моей тоже. – Франсин вздохнула и покачала головой. – В юности меня больше всего тянуло к таким мужчинам. Которые чем-то горели.

– И чем он горел?

За окном спальни чистил перышки присевший на ветку кардинал. Закончив, он вспорхнул и улетел. Франсин проводила его взглядом.

– Ну… – Она откашлялась. – Что тебе известно о системе обработки отходов в странах Африки?

До того как Артур загорелся этой идеей, у него были только амбиции – и именно тогда он познакомился с Франсин Кляйн. Он нравился ей своей решительностью и напористостью (особенно когда он был решительным и напористым по отношению к ней). В Артуре она увидела живой и деятельный ум – такой, каким мечтала обладать сама. Суровый. Бескомпромиссный. Их отношения вышли на новый уровень после нескольких случаев с порвавшимся презервативом и пропущенной таблеткой; Судьба, эта еврейская бабушка, постоянно подталкивала их к рождению ребенка. К лету 1977-го они поселились в тесной двухкомнатной квартире на Кенмор-Сквер. До того как благодаря многомиллионному проекту по реновации города закрыли «Ратскеллер» и открыли «Барнс энд Ноубл», Кенмор-Сквер представлял из себя трущобы, по которым никто не стал бы скучать – дрянной квартал с закопченными ложками, грязными шприцами и метадоновыми клиниками на каждом шагу. Словом, прекрасное место для молодых и влюбленных.