Альтераты: миссия для усопших - [55]

Пашка схватил друга за лодыжку, подтянул к себе: смоляной язык с противным шлепком стукнулся о камень и стёк в болото.

Тихомиров застонал и тут же подскочил, как кипятком ошпаренный:

— Что за жесть?! — прохрипел.

Зашевелилась Агафья в Ромкиных руках: выпрямилась, с трудом разлепляя веки.

— Там, в болоте, твари какие-то, — пояснил Ромка. — Пасти зубастые, руки человеческие. Утянуть на дно пытаются. Не знаю, что это такое — не спрашивайте, очухался за пару секунд до вас. Но точно знаю, отсюда надо выбираться.

Пашка приставил к глазам половинки очков, запрокинул голову.

— Ого, — присвистнул он, разглядывая отвесный обрыв. — Есть идеи, как наверх забраться?

Ромка смотрел мимо него: за Пашкой стеной поднималось ожившее болото.

* * *

Сенька Стефанович, за немалый человеческий рост, рыжую шевелюру и буйный характер прозванный в школе Горынычем, брёл запутанными коридорами и чертыхался: свернув с основной дороги он не сразу сообразил, что остался один. Но, что странно и не поддавалось никакому объяснению, дорога назад не привела его к развилке. Хотя он готов был поклясться на чём угодно, он отчетливо слышал голоса друзей. Но его разделяла с ними внезапно выросшая стена, сырая и холодная.

— Ну, что за фигня! — орал он.

Здесь было темно и неприятно. Если бы он был девчонкой, сказал бы себе, что здесь страшно. Но он мужчина, спортсмен, и бояться пустого, хоть и довольно странного места ему не пристало.

— Мужики! — крикнул он, понимая, что его никто уже не услышит.

Эхо донесло отголоски женского крика, пронзительного, звенящего. Он влетел в узкое пространство коридора и лопнул как струна. Горыныч замер на мгновение и бросился на звук. Рассекая пыльную синеву тоннеля, ударяясь об углы и поскальзываясь на поворотах, он влетел в помещение, каменный мешок, колодец без окон и дверей, с небольшим зарешеченным оконцем наверху, из которого струился погребальным саваном туман.

— Эй! Кто кричал? Гаша??? — орал он, высоко задирая голову.

Вход, через который он попал в помещение, с тихим шелестом затянулся. Сенька заметил только смыкающиеся каменные плиты.

— Стой, — он бросился туда, с силой ударил кулаком по затянувшемуся, словно шрам после удаления аппендицита, шву, взвыл и отдернул руку: — Да что ж за чертовщина такая!!! — проорал он.

Тренер учил — никогда не паниковать. Держать голову холодной. Сенька из последних сил соображал, что теперь делать. Костяшки пальцев сбились, из открытой раны сочилась кровь.

Что-то подсказывало, что выход есть. Но он его не видит. На всякий случай, чтобы не потерять в каменном мешке ориентиры, он расцарапал кожу, и на месте закрывшегося прохода нарисовал кровью крест.

— Пришёл я отсюда, — пробормотал он сам себе, — значит, это и пометим.

Ему хватило нескольких минут, чтобы понять, что других выходов из каменного мешка, нет. Запрокинув голову, присмотрелся к крохотному оконцу.

— Высоковато, так-то, — когда нервничаешь полезно говорить с собой. Собственные мысли, звучащие извне, добавляют уверенности в себе.

Он присмотрелся к кладке, подмечая неровности и места, за которые можно ухватиться. Из-под пола, проникая между квадратных плит, стала просачиваться чёрная густая жижа, густая, словно вчерашний кисель. Сенька наклонился, дотронулся неё, растирая пальцами, принюхался — никаких запахов. Это, кстати, довольно странно: гнилое и глухое место, а ничем не пахнет.

— Как стерильная банка, — пробормотал Горыныч, вытирая руку о брюки. Идея с банкой натолкнула его на мысль.

Прицелившись, он оттолкнулся от квадратных плит и, вытянувшись в струну, подпрыгнул, ловко зацепившись пальцами за кривой выступ в полутора метрах от оконца. Ноги в удобной зимней обуви с нескользкой подошвой уперлись в отвесные стены, дав возможность выровнять равновесие.

Чёрная жижа внизу, плотоядно булькнув, стала сочиться активнее, быстро заполняя всё пространство внизу. Сенька заметил это краем глаза, прищурившись и прицеливаясь к следующему выступу.

— … Покуда сердце бьется, — отчетливо бормотал он в такт размашистым движениям, — И гонит в теле крови теплоту, Ты словно пьешь из вечного колодца, Преобразив в действительность мечту.[8]

С шелестящим шепотом жидкость внизу бугрилась, вытягивая длинные языки и безуспешно дотягиваясь до подростка. Горыныч покосился на неё и посмотрел вверх. Пальцы врастали в расщелину между камнями.

— Вот женщина, в которой столько света, — громко декламировал он, подтягиваясь всё выше. Голос тонул в полумраке, а перед глазами вставал образ зарёванной девушки в странной розовой куртке с блёстками. — Друг в непогоду, спутница в борьбе, И сразу сердце подсказало: эта, Да, только эта — луч в твоей судьбе!

На последней строке, вторя интонации, он сильнее оттолкнулся ногами, вытянул вверх руки и махнул к затянутому решеткой окну. Уже находясь в воздухе, словно в замедленной съёмке, они видел, как внизу надулся, взбугрился кисель, почти заполнив собой каменный мешок. Как застонал, словно живое существо, выбрасывая к Сеньке непропорционально длинные тощие руки с маслянистой оболочкой-кожей.

Сенька торжествующе улыбнулся.

В этот короткий миг, пока его пальцы не сомкнулись на прутьях тяжелой решетки, неожиданная мысль заставила Горыныча содрогнуться: решетка может быть плохо закреплена.