Алтайские сказки - [13]
Лягушка согласилась. Что ела, не помнит. Какую беседу за столом вела, сама не поняла. На чем спала, и то не знает. Так много она меду выпила — совсем пьяная была.
Утром проснулась и просит одного муравья:
— Пожалуйста, влезь на эту лиственницу, посмотри, в какой стороне мой дом.
Муравей влез на дерево и говорит:
— Вон там на западе блестит озеро. Хотите, покажу вам короткую дорогу?
— Ах, какой ты добрый! — обрадовалась лягушка. — Пойдем, пойдем. Я тебя за это хорошо угощу.
— Нет, — отвечает муравей, — я один угощаться несогласен. Мы все вас вчера поили-кормили. Сегодня, если хотите, тоже нас всех позовите. Мы народ дружный. Ни работать, ни отдыхать врозь не умеем.
И лягушка позвала всех муравьев к себе в гости. Вот она прыг-прыг — как зеленый камушек, а муравьи за ней ручьем текут.
Все, все, сколько их было в этом муравейнике, и в том, и в третьем, и в десятом, и в тысячном, — все муравьи из леса к лягушке в гости идут.
Пришли к озеру. А лягушка и говорит:
— Вы, муравьи, здесь постойте, я сейчас пойду распоряжусь насчет угощения, — и бултых в воду.
Муравьи день стоят, два дня стоят — однако лягушки все нет.
На седьмой день рассердилась муравьиная матка.
— Ну, — говорит, — лягушкиного угощенья ждать — с голоду умрешь!
Подтянула она потуже свой пояс и пошла домой. И все муравьи затянули свои пояса и отправились восвояси.
Так с тех пор и поныне ходят муравьи с брюшком, перетянутым туго-натуго.
Это они с того случая все еще не отъелись.
Хан Сары-Каан
Жил в Алтае хан Сары-Каан. Скота у него — как муравьев. Богатства его, подобно высокому берегу, окаймляли аил. А сам хан Сары-Каан горького от сладкого различить не мог. Черное с бурым путал.
Вот раз хан Сары-Каан посылает своего раба:
— Узнай, кто у моей дочери родился.
Пошел раб, видит — девочка. Испугался он, идет домой и думает: «Как быть? Скажу: сын — хан Сары-Каан поверил бы, да ему люди объяснят, тогда мне за ложь голову долой. Скажу: дочь — за дурную весть все равно шею под топор».
Пришел домой.
— Ну, — кричит хан Сары-Каан, — кто родился? Говори скорее. Пусть мои уши порадуются.
Раб не может рта раскрыть. Подол старой овчинной шубы по коленкам хлопает. Шапка в руках дрожит. Коса на левое ухо свесилась. Зубы стучат, как в большой мороз.
— Де-евочка…
— А я говорю — сын, значит — сын. Где мои палачи?
Прибежали палачи, раба ремнем скрутили. Тут вдруг перепелка прилетела, хану на голову села.
— Эй, раб, — взвыл хан Сары-Каан, — сейчас же перепелку поймай!
Развязали ремни палачи. Раб протянул руку к перепелке.
— Глупый ты, глупый! — засмеялся хан Сары-Каан. — Кто же птицу руками ловит? Возьми железную кувалду и ударь.
Хан Сары-Каан строго приказал. Раб не смеет ослушаться. Кряхтя, обеими руками кувалду поднял. Размахнулся. Перепелка свистнула и улетела, а железная кувалда всей своей тяжестью опустилась на голую башку хана Сары-Каана.
Про сороку
Выбрали птицы павлина в зайсаны. Павлин широко раскрыл сияющий хвост. На шапке золотые кисти. Настоящий зайсан! Стали птицы ему жену искать. От куропатки, от кедровки, от синицы, ото всех отказался павлин; синица мала, куропатка плохо летает, кедровка худа, кукушка печально кукует…
Понравилась ему только сорока — она веселая.
После свадьбы павлин выщипал из своей груди темнозеленые перья и положил их сороке на спину и на хвост. Заважничала сорока. Ничего не делает. Сидит — перебирает новые перья. Летит — новыми перьями блещет. Утром чуть свет выскочит из гнезда, и нет ее до ночи.
— Куда ты спешишь, сорока? — спрашивает ее павлин.
— Куда хочу.
— Где ты была, сорока?
— Где хотела.
Рассердился павлин. Еще затемно, пока сорока спала, он тихо слетел с гнезда и спрятался за кустом акации. Утром сорока распахнула свою крытую черным шелком шубу и полетела, сверкая белой оторочкой.
Павлин — за ней. Они прилетели к жилью человека. Сорока тут же спустилась на помойку и стала клевать отбросы.
— Как тебе не стыдно?! — крикнул павлин. — Сейчас же лети домой!
А сорока даже не оборачивается: клюет да клюет.
Подлетел к ней павлин, стукнул ее клювом по голове.
— Больше, — говорит, — ты мне не жена!
С тех пор, роясь в отбросах, сорока все головой вертит и детей своих учит:
— Один раз клюнь, а пять раз оглянись — не то павлин прилетит, по голове стукнет.
Крепко помнят это сорочьи дети. Клюнут раз — и обернутся. Клюнут — и вокруг поглядят.
Дядя медведь
На холмистом Алтае жил когда-то в белом дворце Ер-Боко-Каан. Глаза у него запухли, будто веки пчела ужалила. Лицо серое, как лошадиная селезенка. Когда Ер-Боко-Каан стоял, он всегда одной рукой усы гладил, другой в бок упирался. Зимой Ер-Боко-Каана мороз не ущипнет. Летом дождь на него не капнет. Бока его на мягком мехе нежатся. Губы лоснятся от жирной еды.
Вот раз вызвал Ер-Боко-Каан самых славных богатырей и говорит:
— У истока семи рек, где семь гор из одного подола поднялись, на глубине семидесяти сажен есть каменная пещера. В той пещере живет большой медведь: он спереди желтый, а сзади черный. Этот медведь над медведями хан. Изловите его, пригоните к моему дворцу. Пусть хан-медведь сидит у меня на цепи, как собака. Я один хочу ханом быть.
Вздрогнули могучие богатыри. Их бронзовые доспехи зазвенели, как листья в осиновом бору. Пятясь, вышли из белого дворца.
