Алтайские робинзоны - [30]
— Берите, ребята!
Руки потянулись к кульку.
— Шурик, мы отдадим ребятам конфеты? У нас и так всего много. Правда? — сказал Лёня.
— Правда, — ответил Шура. — Ешьте, ребята!
Ему сейчас ничего не было жалко. Если бы даже пришлось отдать часы, велосипед, он нисколько не пожалел бы. Может быть, после пожалел бы, а сейчас — ни чуточки! Дело было не в часах, не в велосипеде, а в чем-то другом, чего он не умел назвать.
Пока товарищи делили конфеты, антракт кончился, стали занимать места. Шура сделал Лёне знак, и они выскользнули в коридор. Молча добежали до своего любимого уголка в узеньком коридорчике, который вел к заколоченной двери, и сели на чистые, блестящие ступеньки. Лёня чувствовал себя утомленным шумным вниманием публики. Шура был возбужден. Им хотелось побыть одним, поговорить о своих делах и по. делиться впечатлениями. Оба вынули часы и стали их рассматривать.
— У папиных часов стрелки черные и точки черные, а у моих золотые. Ну-ка, у твоих какие? — спросил Лёня и заглянул на Шурины часики.
— Ну-ка, у твоих крышка туго открывается? — в свою очередь спросил Шура и открыл крышку Лёниных часов.
— У моих туже.
— У меня тоже туго, — сказал Лёня и с удовольствием щелкнул крышкой, — А ты, Шура, поедешь в Артек?
— А как же! — живо отозвался Шура.
Закрыв глаза, он представил себе море. Оно искрилось, по нему бегали быстрые золотые змейки. Оно было немного похоже на Телецкое озеро и немного — на море из кинокартины.
— В море будем купаться, — сказал Шура.
Леня вздохнул.
— Уй-юй-юй! Сколько нам всего надавали, и ещё в Артек!
— В Москве побываем! — сказал Шура, и ему вспомнилось стихотворение из старой растрепанной книжки:
— Москва — древний город, и там Сталин живёт, — помолчав, сказал Шура.
Лёня опять вздохнул и, заглядывая в глаза Шуре, спросил:
— Шурик, а как ты думаешь, это они правильно?
— Что? — не понял Шура.
— Ну вот правда, что мы такие, как они про нас говорили, и правда, что стоило нас премировать? Может быть, они все это за зря, может все преувеличили, тогда это стыдно. Правда?
Странная горячность и волнение чувствовались в голосе мальчика.
Шура посмотрел на него, приподняв брови, и ласково, как тогда на Алтае в трудную минуту, сказал:
— Лёня, глупыш! Ведь мы правда нашли золото и вольфрамит, и осмистый иридий тоже, а ведь это все ценное. И нам, ведь, трудно было. Правда, трудно?
— Правда, — сказал Лёня. — И есть было нечего, и волки чуть не разорвали, и медведь чуть не задрал, и в озере чуть не утонули, и в пещере ты чуть не погиб… Уй-юй-юй! Как трудно!..
— Ну, вот видишь, а мы не боялись.
— Я боялся, — добросовестно сознался Лёня.
— Ну да, и я иногда боялся, но ведь мы не бросили всё и дело довели до конца.
— Это верно, — оживился Лёня. — Уй-юй-юй, до чего хорошо! Шурик, а как же теперь с экскурсией?
— Лёня, мы потом всё, всё обдумаем, что будем делать. Ты согласен со мной делать большое дело? — горячим шепотом спросил Шура. Лёня кивнул головой.
— Пойдём, Шурик, за сцену велосипеды смотреть, — предложил он.
— Пойдём, — согласился Шура.
Они встали и, взявшись за руки, побежали к залу, откуда всё громче доносились бурные, зовущие звуки музыки.
