Алтарь Святовита - [63]

– Ну, хватит красоваться, – сам себе сказал Трюггви, – пора в усадьбу наведаться.

В пятницу, с рассветом в Самолву стали съезжаться старосты близлежащих деревень. Говорили о предстоящей свадьбе и хвастались друг перед дружкой, кто что привез в подарок. Из Чудской Рудницы и Заходов пригнали пяток дойных коз с коровой, из Замошья ― разделанные туши семи кабанчиков, из Гоголяк и Козлово ― живых гусей в клетках. Вотчина Воинота одарила медом, а Федор Лопухин из Луг, привез три десятка лисьих шкур, подвязанных к шесту как знамя. Подарков было такое множество, что Захар заполнил ими весь свой двор, потеснив бочки с соленой рыбой и пивом, сложенные у него на хранение.

К полудню, после удара колокола, началось шествие. Тройка рыцарей появилась на окраине Самолвы со стороны Немецкой слободы, возвестив о своем прибытии протяжным звуком рога. За ними следовал Трюггви в окружении свиты с развевающимися флагами. Минуя площадь, кортеж жениха двинулся по направлению к замку, а за всадниками стали пристраиваться самолвинцы. Перед мостом через ров кортеж остановил мальчишка, натянув веревку через дорогу. С заметно выступающими из-под вязаной, подвернутой в накат, по краю шапки ушами, он как заправский стражник выставил перед собой левую руку, держа во второй короткое копье.

– Проезд закрыт! – возвестил Ваня Лопухин.

– Это как так закрыт? – возмутился Астрид.

– Звонкая монета или интересный рассказ откроют дорогу. Иначе – никак.

Астрид попытался вспомнить какую-нибудь интересную историю, но кроме пошлых баек в голову ничего не лезло. Жених уже приближался, времени оставалось все меньше, и сопровождаемая возгласом «Эх!» в сторону Вани полетела серебряная монетка.

– Щедрым гостям всегда рады, – веревка упала на мостовую, – Добро пожаловать!

Кортеж двинулся дальше, переехав мост, миновали украшенные разноцветными флагами ворота, и вскоре остановился на внутреннем дворике возле башни донжона. Здесь спешившегося Трюггви встретили чета Штауфенов и будущая теща.

Гюнтер, облаченный в роскошную парчовую мантию, подбитую белоснежным мехом горностая, восседал на обитом красным бархатом с золочеными ножками и подлокотниками троне. Рядом с ним, на троне поменьше, но не менее красивом и богатом, размещалась Нюра, в порфире, украшенной стразами и речным жемчугом. Наряд княжны представлял собой длинный плащ из темно-красного шелка с песцовым мехом, обволакивающим шею, рукава и с отороченным им же низом. Справа от князя на пуфике сидела Элки, вся в мехах.

– Что привело тебя, барон Трюггви, в мой замок? – спросил Гюнтер.

– Дошла до меня весть, мой князь, что в твоем доме гостит прекрасная Гунндис из Сконе. Несколько лет назад я обещал на ней жениться.

– Это так? Достопочтимая Элки?

Хозяйка Сконе кивнула головой в ответ на заданный Штауфеном вопрос и улыбнулась. Торжественное мероприятие ей нравилось, особенно размах, с которым оно проходило. Единственное, о чем она сожалела в этот момент, так это отсутствие родственников из Мальме. Вот бы они рты пораскрывали, глядя на то, как ее дочка выходит замуж. Но и эта проблема была частично решена. В свите Элки находился поэт-песенник, иными словами – скальд. А в том, что он использует происходящие события для сложения своих виршей, сомнений не возникало, как и то, что первым, кто их услышит, будет она. Рано или поздно правильную версию услышат и в Мальме.

– Трюггви, – продолжил свою речь Гюнтер, – ты самый храбрый и самый сильный из моих рыцарей, а Гунндис, несомненно, одна из красивейших женщин на свете. Если ваши дети станут такими же, как их родители, то слава о них разнесется по всей земле. Благословляю тебя. Живите в любви. Да будет так!

Штауфены и Элки поднялись со своих мест, и по этому сигналу из шатра, разбитого в углу дворика, вышла Гунндис в сопровождении двух девочек, поддерживающих длинный шлейф невесты. Черное свадебное платье из драгоценного бархата, украшенное ниткой жемчуга, облегало фигуру Гунндис, блестя каждой складкой, как полированный срез антрацита. С каждым шагом ткань перекатывалась волнами, создавая впечатление не идущей, а плывущей по водной глади женщины. Голова невесты была покрыта белоснежной фатой, зафиксированной серебряным обручем в виде изящной короны. Гунндис остановилась перед ступеньками помоста, дождалась Трюггви, и вместе, рука об руку взошли на подиум по красной ковровой дорожке, где их поджидал дядя княжны, стоящий за небольшой трибуной, облаченный в белую мантию. Протяжный рев рога заставил собравшуюся публику замолчать – началась церемония бракосочетания.

– Бабушка, – обратился мальчик к Элки, – почему мама в черном платье?

– Так принято[43]. Твоя мама сегодня невеста. Видишь, какая она у тебя красавица?

– Да. Она самая красивая на свете, – чуть слышно пробормотал ребенок, – и такая счастливая.

Свадебный пир затянулся глубоко за полночь. Накрытый на тридцать кувертов стол сиял серебром и отражался в гранях хрусталя, ослепляя невиданным богатством. Блюд было не перечесть. На место опустошенных подносов тут же выставлялись новые, с пылу-жару, дразнившие аппетит гостей подрумяненными корочками и легким дымком копченостей. Виночерпий еле поспевал, развозя на тележке несколько видов напитков и еще не известного тут сока, принимаемого за столом за особый сорт сладкого вина. Пили много, впрочем, как и закусывали. Дошло до того, что в столовой замка самолвинский пес рыжей масти стал воротить нос от подкидываемых ему костей. Чуть ли не волоча раздувшимся брюхом по полу, он заполз под стол и, обессилевший от обжорства, устроившись в ногах Элки, уснул. Хозяйка Сконе несколько раз понажимала носком сапожка живот собачки, получая от этого удовольствие, а когда к столу поднесли фрукты, забыла об увлечении и как практически все гости обратила свой интерес на заморские диковины.