Алтарь Святовита - [62]

Трюггви стал рассказывать.

Свадьба всегда проводилась общиной или семьями жениха и невесты вскладчину. Праздновать начинали в пятницу, но если погода не благоприятствовала, то можно было начинать свадьбу в любой день недели за исключением понедельника, который считался несчастливым днем для такого торжественного момента. Помещение, где собирались гости, предоставляло семья невесты. Они же и украшали дом. Свадьба начиналась старинным ритуалом проводов жениха из отчего дома. Одновременно с женихом, под чутким присмотром старших женщин, свой дом покидала невеста, одетая в черное платье, двигаясь навстречу избраннику. В каждом селении имелось сакральное место, куда и направлялся объединенный свадебный кортеж. По дороге, согласно поверью, нельзя было останавливаться, встречаться с похоронной процессией, навлекать на себя стаю ворон и ни в коем случае не давать троллю перебежать дорогу. Это могло привести к несчастью. Для предотвращения этого молодые юноши садились на коней и скакали по дороге взад-вперед, разгоняя все напасти. На обратном пути делалось то же самое. При приближении к сакральному месту люди начинали петь песни как можно громче. Шум защищал жениха и в особенности невесту от злой силы. Дойдя до места бракосочетания, невеста становилась с левой стороны от алтаря богини плодородия, жених с правой стороны. Церемонию проводил наиболее уважаемый житель. Завершив обряд, он соединял руки жениха и невесты, клал поверх свою и произносил: «Что боги соединили, ничто не должно разъединить». После этого жених и невеста шли вместе, бросая хлеб и монеты ребятишкам, стоявшим среди зрителей. Чем больше будет брошено, тем сытнее и лучше станет жизнь молодоженов. По возвращении в дом невесты начинался свадебный пир. За свадебным столом гостей рассаживали в соответствии с рангом и внутренней иерархией. Тех, кому не досталось места, кормили отдельно. Обязательным это не было, но если достаток позволял, то делалось всегда. Гуляния продолжались почти сутки, пока приглашенные могли есть и пить.

– У меня есть идея, – обратился я к присутствующим, – насколько я помню, замок построен на холме, где стоял древний идол?

– Да, это так, – подтвердил Штауфен, – прямо по центру внутреннего дворика, где лежит самая здоровая плита. Когда ровняли землю, мы на нее наткнулись и от нее клали брусчатку.

– Следовательно, лучшего сакрального места нам не найти. А если во время церемонии будет присутствовать христианская реликвия из Константинополя, то ни один поп не посмеет пикнуть, не то что усомниться в легитимности таинства обряда. Для тебя, Трюггви, скажу одно, не у каждого герцога на свадьбе был гвоздь из Креста Господа, да и навряд ли у кого еще будет.

– Согласен с тобой, Алексий. Вот только не потянутся ли сюда паломники, посмотреть на реликвию, а заодно не появится ли у них желание перевезти такую ценность куда поближе к себе, например, в Рим?

– Гюнтер, эта реликвия принадлежит Смоленску. После свадьбы я отвезу ее Ермогену. Ты позволишь самолвинцам прикоснуться к ней, поднимешь свой авторитет в христианском мире, как выкупивший ее у каких-то разбойников, и заработаешь уважение Православной церкви, поскольку этот дар будет от тебя.

Идея Штауфену понравилась. Оставался единственный неразрешенный момент во всем мероприятии, как то: кто будет вести обряд бракосочетания? Этот вопрос я взял на себя, тем более что соответствующая церемониальная одежда была приготовлена, в Самолве я слыл человеком уважаемым, как-никак дядя княжны, да и выбирать особо не из кого. Торжество назначали на пятницу.

С рассветом в замке началось шевеление, переросшее к обеду в настоящую беготню. В центре внутреннего дворика возвели деревянный помост, девушки украшали его цветными лентами, а Нюра, забрав с собой Гунндис, подгоняла ей свадебное платье. В это время в башне донжона Трюггви примерял парадный мундир черного цвета, закрытый, двубортный, с отрезным лифом, застегивающийся левым бортом на шесть позолоченных пуговиц. Мундир имел стоячий воротник, пристежной лацкан с гербом на груди и два клапана с пуговицами внизу спинки; левый борт мундира и края клапанов имели белый кант; воротник, пристежной лацкан, обшлага и канты ― из красного сукна. На воротнике и обшлагах позолоченное шитье в виде лавровых листьев. Брюки были заправлены в начищенные хромовые сапоги со шпорами, а на витом желтом ремне нелепо покачивался палаш, который Трюггви старался подтянуть повыше к поясу.

– Ну как? – спросил я у жениха.

– Одежда красивая, материя превосходна, но чего-то не хватает. Что именно, никак не пойму.

– Головного убора нет.

– Чего? – переспросил меня Трюггви.

– К мундиру фуражка прилагается. Это такая шапка с козырьком, наподобие той, какую Пахом Ильич носит.

– Ни разу не видел. Может, мне шлем надеть?

– Вариант. В сундуке есть, давай попробуем.

Латунная сфера, покрытая черным лаком с козырьком и наборным затыльником, была снабжена белым мельхиоровым прибором, что эффектно сочеталось с мундиром. Султан из перьев добавил нарядности, а сам Трюггви сиял от удовольствия, как начищенный самовар. Датчанин присел, вытянул вперед руки, затем вновь поднялся и свел ладони в замок, за спиной. Сукно не треснуло и не расползлось по швам, только ножны палаша бряцнули о пол.