Алракцитовое сердце - [17]

- Господь мне свидетель. - Солша осенила себя амблигоном. - Не слыхала, господин.

- Не верю, - хрипло повторил чародей. - Люди! Слушайте меня, вы, все!

Он обвел мутным взглядом толпу, попытавшись придать лицу прежнее приветливое выражение, но все еще не вполне владел собой, потому вышла какая-то неприятная, жалкая полуулыбка.

- Я не буду никого наказывать за то, что ваши деды растащили камень со стен на курятники: это не ваша вина, - сказал он. - Я обещаю никому из вас больше не причинять вреда, даже если ваши слова придутся мне не по нраву. Не бойтесь говорить. Слово Голема тверже камня.

Орыжцы молчали.

- Хоть кто-нибудь может мне сказать, что случилось в замке? Ты, малой? Ты, женщина? - Не дождавшись никакого ответа на свои слова, чародей начал наугад указывать на людей в толпе.

- Нет, сожалею, господин Ригич, - вслед за остальными пробормотал Деян, когда палец чародея указал на него.

Голем пристально разглядывал его, разглядывал долго, дольше других, так долго, что Деян уже уверился в том, что погиб: чародей сейчас распознает его ложь, и все закончится. Но закончится не сразу, а намного позже, когда Голем выспросит у него все, что он знает, - и вытянет из него все жилы, вывернет кожей вовнутрь, чтобы удостовериться в том, что полуграмотный калека не знает ничего больше.

Но, похоже, чародей - хвала Небесам! - не умел читать мысли. Невнятно пробормотав что-то, он, наконец, отвернулся и ткнул пальцем в сторону Киана, так и не склонившего головы и изо всех сил сжимавшего топор.

Колени подогнулись, и Деян без сил опустился на колоду. Великан-кукла, назвавший себя Джибандом, по-прежнему стоял посреди двора безмолвно и недвижимо. Он, насколько Деян мог видеть, даже не дышал: и впрямь, к чему кукле дышать? Но никто этого не замечал, хотя люди потихоньку приходили в себя. То там, то здесь в толпе слышались сердитые шепотки.

- Только заявился - а уже князем себя объявил...

- Еще хозяином назвался - будто мы скот какой!

- Да какой из него князь? Ни рожи, ни людей за ним...

- Из одного дуболома вся свита.

- Ты тише! Мож у него в лесу войско припрятано...

- Это мож и так.

- Охвицер он баронский.

- Точно так! В разведку послан, и головы нам дурит, оттого и к развалинам прицепился, бес, - отвлечь хочет...

- Дело говоришь.

- Кому видать - как там дед наш, жив?

- Неживой... Зашиб, князек окаянный...

- Типун тебе! Дышит дед.

- Слыхали - "князь"? А Нильгишна, которая Беона вчерась клюкой ткнула, - княгиня, что ль?

- Тише ты, дура. Услышит еще.

Но Голем не слышал. Или делал вид, что не слышит.

- V -

Прошло еще немало времени, прежде чем чародей удостоверился в бесполезности своих расспросов; сплюнул под ноги, скривился брезгливо и зло:

- Простецы беспамятные! Сами дураками уродились или мозги вам кто поотшибал?

- Не можем знать, господин, - промямлила Солша, взявшая на себя, за отсутствием других желающих, роль переговорщика.

- Ясное дело: не можете. - Чародей тяжело, с присвистом, вздохнул. Лицо его вдруг разгладилось, стало спокойным, уставшим, как-то посерело. - Есть здесь сейчас поблизости другие поселенья?

Солша замялась.

- Отвечай: все равно узнаю, - сказал чародей без угрозы. - Великоват секрет, чтобы спрятать.

- Волковка в двадцати верстах, господин, только волковские - те, позвольте судить, еще темнее нас будут, нам-то отсюда до большака поближе. И если в Волковку направиться желаете - это б лучше поутру, поздно уже нынче...

- До большака сколько?

- Сорок верст короткой тропой, если не размыло, но по таким-то дождям - уж наверное, оползла земля... А точно знать не можем: мы туда не ходоки нынче. Мужики наши как ушли, так сгинули, девки сбежали да пропали... Лихое время, война кровь любит, - печально сказала Солша и тут же всплеснула руками. - Да что я вам объясняю! Вы ведь сами оттудова явились: вам и знать лучше.

- Война?

Чародей, чуть нахмурившись, оглядел толпу, в которой не было ни одного с виду молодого и здорового мужчины. Взгляд его снова задержался на Деяне, всего-то лишнее мгновение, - но это мгновение показалось Деяну невозможно долгим.

- Война, значит. Похоже на то. - В мутных глазах чародея зажегся интерес, и вопросы полились потоком:

- Кто воюет? Кто знаменные чародеи? Из-за чего свара?

Солша растерялась, оглянулась украдкой на людей: "Что за нескладица?"

Она, как и все, считала чужаков вражескими солдатами. Недобрыми, страшными - но простыми людьми, с которыми и разговор простой.

- Да вам ведь лучше знать, господин, пошто люди друг на друга с оружием идут... - наконец, неуверенно проговорила она. - Зачем нас-то, темных, спрашивать?

Чародей тоже помедлил с ответом.

- Раз спрашиваю - значит, надо. Говори, что знаешь.

- Воюет - да вродь как Величество наше с бароном Бергичем: бунт барон поднял, так королевские люди сказывали... А за какой надобностью тот бунт - мы того знать не можем. Может, дед наш поболе знал, да только теперь... - Солша, взглянув на неподвижно лежащего Беона, осеклась, вспомнила, с кем говорит. Голос ее задрожал. - Наше дело - налог исправно платить, сколько укажут. Мы люди скромные, небогатые, милорд Ригич....

Чародей, проследив за ее взглядом, в голос выругался. Брань его состояла сплошь из самой чудовищной божбы, какую Деян когда-либо слышал. Чародей опустился рядом с Беоном на одно колено и, перевернув старика сперва на живот, затем на спину, стащил с него окровавленную куртку.