Альпийская рапсодия - [52]

— Разве я могу так поступить? Если, конечно, это правда.

— Ее чувство к тебе, Макс, присутствует во всем, что она делает и говорит. Но она не решалась выйти за тебя замуж, пока зрение не возвратилось к ней. Во время самой первой нашей встречи с ней Софи сказала мне, что только вернув зрение, она сможет осуществить самое заветное свое желание.

— Ты уверена, что она имела в виду меня?

— А разве у нее есть кто-то другой?

— Насколько я знаю, нет. Малышка Софи! Я всегда считал ее восхитительным ребенком.

— Дети вырастают, — сдержанно заметила Ивлин. — Разве ты не заметил, что она стала совсем взрослой?

Преданность Софи и искренняя привязанность к ней заставили Ивлин выступать ее защитником, но она не понимала, как Макс мог быть таким слепым. Он должен был понять, что пробуждает в девушке надежду. Он даже подарил ей кольцо.

— На перевале Карер ты говорил о своем желании заботиться о девушке, на которой надеешься жениться, и оберегать ее, — продолжала Ивлин. — Когда я познакомилась с Софи и увидела тебя с ней, я поняла, что она и есть та девушка. Если я так решила, то у нее тем более были основания так считать?

Ивлин с осуждением посмотрела на Макса. Упоминание о перевале Карер заставило Макса взглянуть на нее.

— Если ты поверила, что я собираюсь жениться на Софи, то какое же мнение обо мне, наверное, сложилось у тебя после этой поездки.

— Да, лучше оно не стало, — искренне призналась Ивлин.

— Оно никогда и не было особенно благосклонным, — сухо заметил Макс, — но теперь я начинаю кое-что понимать. — Он замолчал, погруженный в свои раздумья. Потом он глубоко вздохнул и спросил:

— Ты считаешь, что мой долг жениться на Софи?

На мгновение она заколебалась. За последние несколько минут она узнала, что Макс не любит Софи. Возможно, он даже неравнодушен к ней самой, но вспомнив искреннюю веру Софи в этого человека, она твердо сказала:

— Я знаю, что честь — немодное слово в наше время, но если она у тебя есть, ты должен жениться на Софи. Ты же не хочешь разбить ее сердце?

— Бог свидетель, я никогда не причиню ей страдания, — с жаром произнес он. — Но я не уверен, что ты права. Однако у тебя, кажется, нет ни малейших сомнений.

— У тебя их тоже не будет, если ты как следует подумаешь об этом.

— Этим я и занимаюсь, и ситуация видится мне несколько в ином свете. — Его тон стал язвительным. — Ты ведь уже имеешь опыт самопожертвования? Не собираешься ли ты сейчас принести себя в жертву ради Софи?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила Ивлин, и хотя он был недалек от истины, ей был неприятен его язвительный тон. Ивлин была готова отказаться от собственного счастья ради счастья Софи, но она ждала, что Макс оценит ее бескорыстие.

— Ты все прекрасно понимаешь, но твоя гордость не позволяет тебе в этом признаться, — резко сказал Макс. Он нажал на газ. — Я сдаюсь! Я хотел вернуть тебя к нормальной жизни, но ты предпочитаешь заниматься самопожертвованием и в ответ за все мои усилия только оскорбляешь меня. Отныне Софи будет единственной моей заботой.

— Так и должно быть, — сказала Ивлин, стараясь не показать, что у нее дрожат губы.

— И это твое последнее слово?

— Здесь больше не о чем говорить.

Макс молча прибавил скорость, и машина понеслась по ночным улицам. Коротко попрощавшись, он оставил Ивлин у дверей ее дома и уехал.

Понурив голову, девушка поднялась в свою комнату и, бросившись на кровать, отчаянно разрыдалась.

Глава девятая

Выздоровление Софи стало большим событием в медицинских кругах и вызвало нежелательный интерес прессы к ее персоне. Она покидала клинику, окруженная репортерами, и по возвращении домой еще некоторое время выслушивала просьбы дать интервью. Однако постепенно страсти вокруг нее улеглись, и ее оставили в покое.

Зрение Софи улучшалось с каждым днем. Первая неделя дома оказалась для девушки можно сказать этапом открытия давно знакомых вещей. Кое в чем она была глубоко разочарована, но очень многое даже превзошло ее ожидания. А горы, говорила она, были именно такими, какими она их себе представляла.

Скоро Софи стала совсем самостоятельной и даже начала читать сама. У Ивлин все чаще появлялась мысль о возвращении в Англию. Она чувствовала, что не может гостеприимством Хартманнов пользоваться бесконечно.

Эми покинула Зеефельд вскоре после отъезда Ивлин в Вену. Хотя она не одобряла поступок племянницы, но и не таила на нее зла и, узнав о выздоровлении Софи, сразу же написала Ивлин, что надеется увидеть ее в Лондоне.

В первые недели пребывания Софи дома Макс не появлялся, хотя звонил ей почти каждый день. Однажды, когда Ивлин проходила через холл, Софи как раз разговаривала с ним по телефону.

— Не хочешь ли поговорить с Максом? — спросила Софи.

Ивлин не успела ничего ответить, но из трубки донеслось явное выражение протеста. Софи что-то быстро заговорила по-немецки, а Ивлин поспешно ушла.

Потом она заметила, что Софи смотрит на нее с беспокойством, но ничего не говорит. Девушка, вероятно, решила, что они с Максом поссорились, но Ивлин ничего не могла рассказать ей о причине их ссоры.

Проходили дни. Софи становилась все более погруженной в себя, и Ивлин начала сердиться на Макса. Девушка, видимо, тосковала по своему возлюбленному, а он даже ни разу не навестил ее. Как бы сильно он не был занят, он бы мог выбрать время хотя бы для короткого визита? Может быть, он избегал встречи с ней, с Ивлин, и эта мысль заставляла девушку спешить с отъездом.