Альпинист в седле с пистолетом в кармане - [9]

Танк испарился, улетучился, уехал, уполз, упятился… не знаю, куда девался. Редкие выстрелы винтовок, а очереди автоматов постепенно прекратились. Вдали лесок, прямо перед нами открытое песчаное пространство. Началась тишина.

Предполагалось (по моим понятиям), что наступаем мы, но наступила тишина. Сплошных окопов не было, каждый сидел в индъячейке один. Где моя разведкоманда альпинистов — неизвестно. Где командиры и начальники — неизвестно. Перед ячейкой кучка песка — бруствер, на всем пространстве впереди много таких кучек. Вдруг сильнейший взрывной звук. Что это? Нас обстреливают, мы обстреливаем? Темнота моя густая!

После третьего взрыва я оглох и понял, что за мною, шагах в пятнадцати-двадцати, в кустах спрятались наши пушки и по ком-то стреляют, по кому стреляют — не видел.

Еще раз выстрелила, проклятая, и кто-то закричал: ура!!!.. И справа появились фигуры бегущих вперед, согнувшиеся, а иногда ползущие. Я не торопился. Решил посмотреть, что будет дальше, не из любопытства, конечно, а из вялости, заполнившей сознание и набившейся внутрь от непонятности происходящего. Я даже не уверен был в том, что стреляет наша пушка и бегут наши солдаты. Вдруг я заблудился, и это противник наступает? А я перепутал, где тыл и наши и где они.

Наконец, включив все свои аналитические способности, на треть доказал себе, «что к чему», вылез из своей ячейки и, согнувшись как мог ближе к земле (хотя выстрелы все прекратились), побежал вперед.

Пределом моей мечты была видневшаяся впереди, метрах в пятидесяти (стадион поперек), другая ячейка.

Добежав благополучно, я прыгнул на дно.

Странно! Почему у меня брустверок был сюда, а у нее — туда? У меня на юг, а у нее — наоборот? Повернулся спиной вперед — и, о чудо, о изумление! О восторг! На песчаном бруствере, обращенном к той моей первой ячейке, разбросаны гильзы от автоматных патронов (взял в руку, еще теплые) и воткнута в желтый приятный песочек (из него бы замки строить) бутылка коньяка «Martel» — полуполная, полупустая, полувыпитая. О чудо! О восторг! Этот Ганс, Фриц или Франц стрелял в меня и не попал, а я его не видел и стрелять в него не хотел, да и не из чего было. Он высокий, рыжий, с белесыми глазами и шмайсером (я тогда еще шмайсер видел только на картинках Б. Ефимова). Или маленький, темный, плюгавый, противный, как Геббельс или Берия, в пенсне. Но молодец, выпил полбутылки Мартеля и ничего, убежал. А я не видел. Жаль! Чего бы я делал, увидев, как он уходит. Может быть, он не бежал, не пригибался, как я, а шел в рост, наплевав на меня. Я бы, конечно, не стрелял. Шут с ним, пусть уходит. Мы еще встретимся (как дед Мазай с зайцем) в сорок четвертом. Тогда я пойду в рост…

Но что делать? Первое — попробовать Мартеля? Я не пью, и противно: он пил из горла. Взять с собой? Подарить?.. Никого нет, мои не пьют (Великанов не разрешает). Втыкаю бутылку горлом в песок, и коньяк, как в песочных часах, медленно убывает, всасываясь в него. Я побежал дальше. И веселее.

Оказывается… я был в пятидесяти метрах от немцев! И мы наступаем на город Сольцы. Как интересно! Я узнал об этом уже на полдороге к этим Сольцам.

Мы вышли на дорогу, идущую по берегу реки Шелони. Песчаная, ровная, кое-где забранная булыжным покрытием.

Альпинисты соединились. Все десять, все вместе, уже идем, а не наступаем. На дороге стоит немецкий мотоцикл BMW с коляской. Два немца убитых лежат рядом. Багажник раскурочен, вокруг разбросаны тряпки, вещи, презервативы. Опять они заблудились и выскочили на нашу кухню и поваров, их изрешетили пулями. Изрешетили, сделали дырявыми как сито, ситечко, решетка, решето. Палили в уже мертвых. Жестоко стрелять в мертвых. Пули делали швакк… швакк, иногда проходили насквозь и бились о камни.

Я ушел поскорее. Некрасиво было.

А раз некрасиво, значит, неправильно.

Было светлое солнечное утро июля 41-го. Чего хотелось? Хотелось остаться живым. И это было уже как твоя тень на облаке. Чем ты к ней ближе, тем она дальше.

Мы шли брать городок Сольцы, юго-западнее Новгорода, на той же реке Шелони. Оказывается, был приказ контратаковать врага и взять город обратно. А был ли он взят немцами раньше? Я шел и смотрел на войска глазами футбольного комментатора. Поток солдат. Поток уставших и крайне уставших солдат. Повозки со снарядами, одна-две пушки (в болотце мы их обогнали), на обочине дороги наш танк БТ (Быстроходный Танк), не проявляя себя, загорал в кустах. На броне (весьма слабой, ввиду быстроходности) сидели трое и тоже загорали в густой пыли. Колонна, похожая на «Железный поток», ползла, спотыкаясь на пробках и мостиках через ручьи. Подразделения и части нашей бригады, жирно перепутавшись с другими дивизиями и полками, получили полную автономию, ибо командиры не знали, где штаб, и шли, толкаемые потоком, с надеждой, что когда дойдем, их найдут и скажут, где тут помирать. Кроме первого желания, о котором уже сказано, хотелось какого-то порядка. Казалось, он поможет выжить. Но порядком не пахло.

К середине ночи мы дочапали к г. Сольцы (не к Сольцам, как по-русски, а к г. Сольцы, как по военной науке, — у «них», военных, названия не склоняются). Город был пуст, как наши желудки. Тут, как ни странно, все части расслоились. Глашатай кричал: «1-я Горнострелковая, сюда!» С повозки раздавали хлеб и консервы (банку на троих). Мы пошли в штаб и двинулись обратно к Шимску. Альпинисты разбежались по частям, заворачивая их на обратную дорогу. Торопить никого не приходилось. Все повторяли: «Немец может вернуться». И шли усталые, быстрее, чем утром свежие. Никто не перепутывался, никто не застревал. Тихо. По обочинам шли быстро и споро толкали телеги, не разрешая соседям курить, чтоб не обнаруживаться.