Алошка - [4]

Я ОЧУТИЛСЯ ДОМА, ПОД КРОВАТЬЮ

— Ты как сюда попал? Вылезай! — услышал я мамин голос.

И я увидел моих солдатиков на полу и ножки от кровати. Мама заглядывала под кровать, тянула меня за руку и спрашивала:

— Ты что ж, так здесь и заснул?

Мама раздела меня и уложила в постель.

— Что ж ты там делал, мой маленький? — спросила мама.

Мама всегда думает, будто я маленький. А я большой, это Алошка маленький.

— Почему ты не лег в кровать?

— Не знаю, мама. Просто мы хотели помочь Алошке — я и мои солдатики.

— Кому-кому? — не поняла мама. Она потому не поняла, что ничего не знала про Алошку.

И я рассказал маме про моего дружка, про Алошку, какой он веселый и забавный и как он захотел сделать из ночи день.

— Зачем же день из ночи? — удивилась мама.

— Чтобы из темного леса не пришли волк Левон и медведь Михайло, — сказал я.

— Что за ерунда? Какой еще медведь? — Мама засмеялась и спутала мне все волосы на макушке. А потом укрыла одеялом до самого носа и сказала: — Спи. Спокойной ночи! Не придут волк Левон и медведь Михайло.

Я их прогоню.

А сама собралась уходить.

— Мамочка, ну посиди со мной, — попросил я. — Ты никогда не сидишь. Посиди, мам!

— Тихо, сынок, а то тетю Веру разбудишь.

— Не хочу тихо, — сказал я. — Тетя Вера мне целый день — все тихо да тихо. Днем играть не разрешает, ночью тоже не разрешает.

— Ночью надо спать, — сказала мама и запела тихонько: — Баю-баю-шки-баю, неложися на краю…

— Не надо, мама! Эта песенка страшная, ее тетя Вера поет. Ты мне лучше расскажи сказку. Я ни одной твоей сказки не знаю, — только бабушкины. Расскажи, мама, а что было бы, если бы и ночью был день… И никто не ложился спать.

— Что было, то уже было, — сказала мама своим обычным голосом.

Но я понял, я сразу догадался — это началась мамина сказка.

МАМИНА СКАЗКА

Что было, то уже было,

Чего не было, то еще будет.

В одном далеком городе

Сговорились люди:

Каждый делает,

Что ему нравится.

Кто хочет — на улице кувыркается,

Кто хочет — хохочет,

Кто хочет — топочет.

И многие стали шуметь даже ночью.

А те, которым хотелось спать,

Начали их унимать:

— Тише! Тише! Тише!

Не пой!

Не шуми!

Не играй!

Иначе запрячем в сарай.

В темный сарай с мышами,

Сторожить его будем мы сами!

* * *

И вот уж весь город не спит,

Двигается,

Шумит.

В городе ночи нет,

В городе ночью свет.

Для поддержания тишины

Ходят специальные крикуны:

— Кому перековать звонкий голосок:

На тихий басок?! —

Идут крикуны улицей ночной,

Следят за тишиной:

— Люди, когда вы спите,

Матрацами не скрипите!

Тромбоны и барабаны —

Убрать в чемоданы!

Летучие мыши,

Летайте тише,

Следите за пешими мышами,

Чтоб не шуршали ушами!

Тише! —

Идут крикуны вдоль улиц ночных,

Никому не укрыться от них:

Чуть зазвонит трамвай,

Сразу: — А ну, давай! —

И тащат его в сарай!

А трамвай-то трамваится,

Упирается,

Цепляется за провода:

«Не пойду никуда!»

Лошадь стукнет подковой. —

Готово:

Тащат ее в сарай.

А она с перепугу: «Му-у-у!

Почему-у-у?!»

Ей кричат:

— Ты не думаешь о тишине!

А она им:

«Топнула я во сне,

Как вышло, сама не пойму! —

И опять по ошибке: — Му-у!»

Крикуны с мычащей лошадью

Скрываются где-то за площадью.

Но выходят новые крикуны:

— Люди, смотрите тихие сны!

Мама засмеялась, наклонилась ко мне и поцеловала:

— И ты, сынок, смотри тихие сны…

— А дальше, мамочка, — попросил я.

Но мама приложила палец к губам:

— Тише! Тетю Веру разбудишь, — и на цыпочках вышла из комнаты. И свет погасила.

Я приоткрыл штору. На улице было совсем темно. А откуда-то издалека доносилось: динь-динь-динь!

Это бегал по городу мой Алошка. Он все еще хотел прогнать ночь своим серебряным колокольчиком.

Я спустил ноги с кровати, побыстрее оделся и тихонечко вышел на улицу.

Я СПАСАЮ АЛОШКУ

На улице никого не было. Холодный ветер дул на лужи, будто сдувал с них пенку, фонари качались. И желтые круги от фонарей на асфальте тоже качались. И где-то очень далеко звенел звоночек — Алошкин серебряный колокольчик.

«Надо скорее разыскать его и притащить домой!» — подумал я про Алошку. Вдруг мимо меня прошагал в огромных, может быть, даже в семимильных, сапогах добрый молодец Иван Иваныч. Он крутил свои рыжие усы и разбойно пел тети Верину песню:

Тары-бары-бум-бум,

В старых дырах шум, шум.

В старых дырах,

В старых норах

Шум и шорох,

Шум и шорох…

И я сразу понял: он шел выполнять тети Верино задание. Меня он даже не заметил.

Вот прошел Иван Иваныч мимо большого желтого дома с балконами, мимо детского сада, где в окнах флажки и игрушки, мимо деревьев, мимо магазина с синей вывеской… И пропал за углом.

Иван Иваныч смотрел вверх. Он, наверно, думал — это кто-то большой звонит, тете Вере спать не дает.

Он думал, кто-то большой, а это вовсе не большой. И я стал смотреть вниз: я знаю, куда смотреть.

Прошмыгнула кошка по мостовой. Я загляделся на нее, а меня в ногу кто-то — толк-толк.

— Алошка?!

Нет, это толстый голубь. Он просто шел пешком.

— Где ты, Алошка?

Я завернул за угол. Там по тротуару вперед-назад ходил добрый молодец Иван Иваныч в своих семимильных сапогах. И все распевал:

Тары-бары-бум-бум,

В старых дьфах шум, шум…

Вдруг рядом ОЧЕНЬ ГРОМКО ЗАЗВОНИЛО. Иван Иваныча не стало слышно.

Прямо навстречу доброму молодцу бежал Алошка.

А на улице — никого. А фонари горят.