Алмазная пыль - [27]

Арданова. Подождите, Илюшечка. Мне кажется, что все-таки жить можно. Есть жизнь. Я знаю. Я теперь знаю, что она есть. Я прежде не знала.

Илюшечка. Вы не думайте, Лизавета Алексеевна, я многое понимаю, что у вас сейчас какая-то большая тревога есть. И не очень вам радостно.

Арданова. Нет, что вы говорите. Мне хорошо.

Илюшечка. Нет, Лизавета Алексеевна, нехорошо вам. Было бы хорошо, у вас бы не такое лицо было. Тревожно вам.

Арданова(встает и отходит к окну, говорит, не глядя на Илюшечку). Ах, не знаю я, не знаю. Точно сидела я долго в душной затхлой комнате, и лампа чадила, и не то что скучно, а тускло как-то было. И вдруг будто двери раскрылись. Сами собой распахнулись – никто их не трогал – сами собой. Широкие, большие… (Закрывает глаза рукой и молчит несколько мгновений.) Страшно мне.

Илюшечка. Я ведь ничего не могу для вас, Лизавета Алексеевна. Если бы что мог, все бы сделал. Вы ведь знаете, что вы для меня.

Арданова. Да ничего и нельзя, Илюшечка, ну что тут сделаешь. Ведь это и есть счастье. Я только никогда не думала, что счастье так тревожно, так больно чувствуется.

Илюшечка. Тревожно?

Арданова. Ведь я так тихо, тихо жила. Чуть теплилась. Кончила институт, познакомилась с Колей, через два месяца замуж вышла. И вот восемь лет так прожила. Иногда скучно было и думалось, что есть что-то, чего я не знаю, но и сама не верила.

Илюшечка. Если б я мог что-нибудь для вас. Ничего я не могу. Нищая у меня душа, с посошком ходит, с берестяночкой. (Задумывается.) Я пойду, Лизавета Алексеевна. Простите меня, что я так вас встревожил. (Задумывается.) Лизавета Алексеевна. Вы только не подумайте, что мне все равно, что я не мучаюсь и не интересуюсь знать, что с вами происходит. Лизавета Алексеевна… Я просто… Не смею спросить.

Арданова. Милый Илюшечка, спасибо вам. Я и сама ничего не знаю. Знаю только, что не пустяки это, что серьезно и важно, потому что не смеха и не веселья хочу я, и не поцелуев… да, Илюшечка, вы не подумайте… не поцелуев, а чего-то огромного, жертвы и подвига. Может быть, это смешно. Ведь каждый влюбленный гимназист прежде всего говорит даме своего сердца, что он готов из-за нее выпрыгнуть в окошко с третьего этажа. И мы смеемся. Может быть, и то, что со мной сейчас, тоже смешно. Я не знаю. Только я-то сама не смеюсь, потому что вся моя маленькая жизнь здесь, а больше ведь у меня ничего нет. Илюшечка. Мальчик мой нежный. Я, может быть, тоже уйду, но не по земле пыльной бродить, а прямо к солнцу. (Смеется.) Прилетит за мной огненный змей. А вас я не забуду, Илюшечка, я вам сверху золотую звезду брошу.

Илюшечка. Вы царица, Лизавета Алексеевна, и грезы ваши – венец царский. Я про себя только всегда и думаю, что когда помру я, похоронят меня, так на том месте из земли обязательно морковка вырастет, потому что уж очень я рыжий был. Вы смеетесь, а вам не весело… Тревожно вам. (Встает.) Я пойду. Мне бы хотелось… перекрестить вас на прощание, да вам еще, пожалуй, смешно станет. Ну, все равно. Прощайте, Лизавета Алексеевна. (Уходит.)

Арданова сидит, задумавшись. Входит Серафима.

Серафима. Не прикажите ли чего, барыня?

Арданова. Нет, можете идти спать.

Серафима(помолчав, жеманно). И до чего мне, барыня, господин Долгов нравится, прямо даже удивительно. Из всех, можно сказать. Я даже давеча Лушке говорю, какой, говорю, самостоятельный мужчина.

Арданова (раздраженно). Чего вам надо, Серафима Ананьевна? Погасите в комнатах и можете ложиться спать.

Серафима. Ах, барыня, милая, что-то вы будто похудевши. Уж так у меня сердце за вас болит. Так болит, что показать не умею. Ведь вы у меня, барыня, ближе матери родной. Ведь что я до вас была? Пыль. Впроголодь жила, чулком питалась. А вы меня вознесли и возвеличили и кофею со своего стола даете. Я, барыня, вот и Лушке говорю: «Я, говорю, за свою барыню не то что жизнь, а и все прочее отдам». (Помолчав.) А что я вам еще, барыня, сказать хотела, что очень я нашего барина люблю. Такой он человек миловидный да ласковый… уж и не знаю, сказать ли вам…

Арданова. Что такое? В чем дело?

Серафима. Конечно, не мое дело, а только должна я вам сказать, через мою преданность, что барин-то наш очень шибко играть стали.

Арданова. А вам-то какое дело? Вас это совсем не касается.

Серафима. Уж не сердитесь, милая барыня, а слышала я, как вы сегодня барина спрашивали, отвезли ли они ваши деньги в банк. Барин-то сказали, что еще не отвезли, а я так слышала, что отвезли-то они их, да не в банк, а в клуб.

Арданова. Что за вздор говорите. Деньги здесь, в бюро.

Серафима. А коли на то пошло, так я сама видела, как барин вчера ночью вернулся, да из бюры деньги вынул, да опять в клуб поехал.

Арданова. Замолчите. Я вам говорю, что деньги в бюро. Ключ у меня.

Серафима. А барин своим открывал.

Арданова(подходит к бюро, открывает его, несколько мгновений подавленно молчит, потом опять закрывает бюро). Конечно, деньги все тут. Идите спать.

Серафима(смотрит хитро). Виновата, барыня. (Уходит.)

Арданова(опускается в кресло). Душно. (Сидит, закрыв лицо руками, и вдруг встает, выпрямляется, прижимает обе руки к сердцу, точно прислушивается к чему-то, и вдруг вся точно вспыхивает восторгом.)