Алмаз Чингиз-хана - [3]

— Ванька Румянцев! — гордо и картинно подбоченился, возразил бойкий стрелец.

Седой нахмурился от этой неуместной словесной перепалки.

— Боярин, вызволи. Выкупи нас, — тихо попросил он Мещерина. — Отблагодарим.

— Мы же царские подданные, — сумрачно поддержал его рыжеусый силач.

Мещерин вскользь глянул на охранника казаков и развёл руками.

— Жаль мне, ребята, ваши разбойничьи души. Искренне жаль. — Он кивнул на подьячего. — Казённые у меня деньги, да и тех в обрез. За расходы царь и чиновники строго расспросят по возвращении. — Он и сам был неудовлетворен таким ответом. — Попались-то на разбое? А? Как за вас царским именем вмешаться?

С испорченным настроением он отвернулся, без какой-либо цели отошел к странному пленнику с драконом на груди.

— Тоже русский, братец? — задал он вопрос с резким повышением голоса.

Невольник расправил плечи, стер на песке очередной иероглиф, затем только глянул сквозь Мещерина, как если бы поднял голову единственно потому, что надоело сидеть так вот, согнувшись.

— Да, — произнёс он кратко, без желания вести пустые разговоры.

— Раньше, чем занимался? — рассматривая пасть дракона на его груди и проникаясь невольным уважением, продолжил расспрос Мещерин.

Он не заметил, как приблизился вождь кочевников, и слегка вздрогнул, когда тот вмешался.

— Воин. — Ответ вождя был подчёркнуто вежливым, тот почувствовал в Мещерине искреннее желание побольше разузнать о пленнике. — Очень сильный воин. В личной охране китайского императора служил. Пятерых моих людей убил.

Последнее обстоятельство он отметил с гордостью за свою добычу.

— Китайскому императору? — переспросил Мещерин задумываясь. Он сделал несколько коротких, неуверенных шагов в сторону и застыл на месте. — Не похоже, чтоб врал, — едва слышно пробормотал он себе под нос. Затем решительно вернулся. — Докажешь, что хорошо владеешь оружием? Выкуплю, — объявил он сверху внезапное решение необычному пленнику. И уже подьячему за левым плечом объяснил. — Это для службы государю.

— Денег на такой расход нет, — недовольно возразил подьячий, как будто ему предстояло расплатиться из собственного кармана.

Но возражение его прозвучало в спину удаляющемуся Мещерину, возле которого опять заюлил соглядатай эмира и что-то зашептал на ухо. Подьячему ничего не оставалось, как выполнить распоряжение царского посланника.

— Имя? — потребовал он у необычного пленника, видом и голосом показывая, что делает это не по своей воле.

Казалось, сидящий перед ним не расслышал вопроса, ладонью растер пред собою песок, где выводил иероглифы; после чего сложил руки на груди, холодно осмотрел его от коричневых сапог до курчавой бородки. Подьячему стало не по себе, и он обрадовался, когда вмешался не отходящий от них вождь.

— Бо Лис, — подсказал вождь. На этот раз, без Мещерина поблизости, он не проявлял вежливости, изъяснялся с подьячим, словно с господским слугой.

— Борис, — догадался подьячий и записал на дощечке.

— Не надо давать ему оружия, — неодобрительно покачал головой вождь.

— Тебя не спросили, — огрызнулся подьячий.

Отчаявшись, больше не надеясь на чудо, Седой продолжал стоять, провожал глазами яркую приметную шапку удаляющегося Мещерина и вдруг обратил внимание на коренастого мужчину, который оказался рядом с царским посланником. Одетый богатым казачьим старшиной мужчина был по виду недюжинной силы, и в повадках его угадывалась редкая твёрдость характера. За ним неотступно следовал красивый подросток казачок, который удерживал в руках новые покупки. Мужчина оттеснил соглядатая эмира и о чём-то доверительно заговорил с Мещериным.

— Никак атаман?! — вырвалось у Седого; он не мог скрыть крайнего удивления.

— Какой атаман? — резко переспросил его Ворон, поднимаясь на ноги.

Вместо ответа Седой сплюнул на землю, как человек, который вспомнил не самое приятное событие в своей жизни. Сузив глаза, став похожим на помещённого в клетку орла, он пристально всмотрелся в казачка с покупками, который глянул в их сторону и опустил голову, и пронаблюдал за ним, пока тот не скрылся из виду.

Казачок же на ходу вновь оглянулся через плечо на рынок рабов; ему было неинтересно, о чем говорили старшина с Мещериным, однако он прислушивался и к их разговору.

— Посол Пазухин сказал, ты возвращаешься завтра? — Нехорошо улыбаясь, старшина не отставал от Мещерина. — Меня ты уверял, что на третий день.

— Дела раньше завершил, — неохотно ответил Мещерин.

Старшина негромко и нехорошо засмеялся, как если бы знал нечто тайное о Мещерине, что давало ему известное влияние на этого дворянина. Они вышли к базару.

— Я свои тоже к завтрашнему дню завершу, — сбавляя шаг, бросил он в спину Мещерину. Обернулся, тепло взглянул на казачка и на время забыл о царском посланнике. — Выбери, что еще понравится.

— Отец, я осмотрю тот ряд. Можно? — казачок сделал шаг к ряду с палатками, где шумные купцы Востока продавали яркую одежду и ткани.

После встречи с казаками на рынке невольников и разговора со старшиной у Мещерина вконец пропало недавнее приподнятое настроение, и он не стал больше задерживаться на базаре. Скорым шагом заворачивая за угол, в прохладу узкой улочки, он и соглядатай едва не столкнулись с легконогой монгольской лошадью, которая ступала им навстречу из тени приземистого строения. Всадник монгол, как и его лошадь, мускулистый и поджарый, в темном боевом одеянии, запылённом в долгом пути и с обветренным не городским лицом, был явно не бухарцем; он натянул поводья и пропустил обоих. Но проводил долгим взглядом. Одежда Мещерина, его необычная для этих мест внешность северянина неожиданно всколыхнули в монголе какое-то воспоминание, которое вызвало неясное, смутное, как древнее предание, беспокойство. Он развернул вороного коня. Издалека, однако не теряя из виду, проследил, куда направился тот, кто явился причиной такого странного чувства.