Альманах немецкой литературы. Выпуск 1 - [81]

§ 24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация, без сомнения, вырабатывается из народного движения и жизни. Но это — дело будущих поколений. Наше дело — страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.

§ 25. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гилдейского мира и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.

§ 26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу — вот вся наша организация, конспирация, задача.

© 1970 Carl Hanser Verlag, München

© Перевод И. Кивель

Фолькер Хаге. Обзор немецкой литературы 80-х годов

Многие вошедшие сейчас в моду обзоры делаются следующим образом: сначала рассматриваются отдельные составные части целого, а затем их суммируют.

Фридрих Шлегель

Хронист не сомневался ни на секунду. «1889 год будет играть большую роль в любой истории литературы, какая только будет составлена», — писал почти сто лет тому назад в небольшом «Путеводителе по современной литературе» некто В. X. С ним соглашался соиздатель: «Даже среди образованных людей часто встречаешь мнение, будто в области литературы мы переживаем период упадка». Но это, считал он, никоим образом не соответствует действительности — напротив, подобное дилетантское мнение порождено, по его словам, тем обстоятельством, «что в наше время, в условиях гигантского перепроизводства в области литературы, читатель-дилетант беспомощно взирает на гору произведений, не имея ни досуга, ни знаний для того, чтобы сделать из этой массы необходимый выбор». «Художественное творчество наших дней, — вновь вступает В. X. (как оказалось, это Виктор Хадвигер, о чем сообщает перечень имен сотрудников издания), — плод энергичной, честной культурной работы», и именно этот, 1889 год следует, по его мнению, рассматривать как год рождения «немецкого натурализма», «зачинателя современного литературного движения».

Какой оптимизм, какая вера в будущее! Современная литература? И даже какое-то современное литературное движение? Сегодня об этом можно только мечтать. Нынешний «модерн» не мыслится без приставки «пост»; и не только дилетанты, но и многие специалисты исполнены скепсиса по отношению к немецкой литературе. В дискуссии о немецкой литературе 80-х годов, совсем недавно проводившейся на страницах журнала «Цайт», критик Райнхард Баумгарт в статье под заглавием «Бульвар — а что же еще?» выдал этой литературе свидетельство о том, что она «при всей своей изощренности работает вхолостую» и, «пользуясь успехом, остается бездейственной». Его коллега Хуберт Винкельс разочарованно констатирует: «Литература, эта прекрасная игра, лишилась, кажется, каких бы то ни было страстей, уверенности в собственных силах, убежденности в том, что по своей глубинной сущности она принадлежит этому миру. С трудом несет литература бремя этого мира, поскольку ее участие в его делах и заботах неуклонно уменьшается».

А писатели? В эпоху, когда потребление приобретает тотальный характер, ощущается недостаток «новой литературы», «которая в решительном отказе от этого потребительства черпала бы свою мощь» — так уже в 1981 году писал Бото Штраус в своей книге «Парочки, фланеры», книге, которая как никакая другая предвосхитила эстетические и идеологические дискуссии 80-х годов. Тогда же Штраус предупреждал: «Там, где письменность вообще утрачивает свое центральное значение для культуры и наслаждению от игры эстетическими знаками и образцами, наслаждению прекрасным грозит опасность быть отравленным… продуктивная память, которую искусство дарует каждому, не развертывается, а сжимается до такой степени, что уверенно может быть уподоблена тому «пассивному архиву», каким является память «телевизионного человека».

Грозящая утрата, медленное исчезновение. Утрата памяти и интереса, повсюду поверхностность и изобилие. Как прикажете все это воспринимать? Порой, когда в руки попадается литературная хроника прошлого, возникает двойственное ощущение — в равной степени утешительное и пугающее. Утешительное, так как, по-видимому, во все времена тот или иной наблюдатель оказывался перед фактом «чрезмерного литературного перепроизводства» и, несмотря на это, вновь и вновь упрямо пытался сделать какой-то выбор. Пугающее, поскольку в качестве читателя последующей эпохи погружаешься в хаос неизвестных тебе имен, названий книг, упований — нагромождение давно утерянных шифров.

Что было бы, если бы через пятьдесят, семьдесят, сто лет мои записки попали в руки случайному читателю? По всей вероятности, тот увидел бы сплошные курьезы, раритеты, экспонаты для кунсткамеры. Или все же нет? Будут ли еще иметь вес те или иные писательские имена? Может быть, о наших книгах будут говорить как о знакомцах по старому доброму времени? По тем восьмидесятым годам, когда еще существовала интересная литература…