Аллергия на «Магические Грибы» - [3]

Когда ей было восемнадцать, в морозный день она шла из одной деревни в другую, и на узкой тропинке между двухметровыми сугробами, путь ей перегородили два ублюдка. Эти двадцати летние мерзавцы только что освободились из мест заключения, и искали приключений, они искали, где бы проявить своё криминальное сознание. Они повалили её в снег, по очереди насиловали её, а она беспомощно взмахивала подрезанными крыльями, отпечатывая снежных ангелов.

Эти монстры бросили её замерзать в снегу, надеясь, что весной, когда сойдёт снег, её несчастное тело будет съедено собаками, и это жестокое преступление останется безнаказанным. Чудом, проходящий почтальон заметил следы борьбы, окоченевшую девушку и оттащил её к себе в дом. Много замёрзших тел находят в морозной России в течение зимы. Милиционеры называют такие тела ласково: «Подснежники».

Натёртая самогоном, отогретая чаем с мёдом, девушка вернулась к жизни, но как впоследствии оказалось, она отморозила себе всё то, что приносит наследников. Тётя осталась бездетна. Она осталась без своего продолжения.

Моя тётя само воплощение доброты и любви, она была рождена для того чтобы стать матерью, но доктор вынес свой удручающий вердикт — она никогда не сможет дать росток новой жизни. Это ужасно.

Она молила Бога наградить её радостью материнства, чтобы получить эту желанную несвободу — жить в постоянной заботе о ребёнке. Он увидел её страсть к самопожертвованию и сделал её настоящей матерью. Бывают матери родные, но она стала НАСТОЯЩЕЙ матерью для всех своих многочисленных племянников и племянниц.

Тётя бесконечно хотела жить. В коммунальной квартире, где она жила в одной из комнат, пахло жизнью. Пахло концентратом жизни. Этим запахом можно было удобрять сады и огороды. Чем больше в этом коммунальном жилье поселялось жильцов, тем меньше им хотелось жить коммуной.

Три десятка параллельно существующих, смердящих жизнью и страстью взрослых особей, полтора десятка обсиканых и обкаканых недорослей. Общественное место, регулярно убираемое, но, несмотря на это, несущее неистребимую гамму всех созданных природой органических запахов. Кухня, на которой одновременно готовилась дюжина специфических ужинов из странных продуктов с недоказанной свежестью. И подвал, вход в который, вёл прямо с главного лестничного пролёта. Подвал. Это кладбищенский запах гнилой картошки, поедаемой вечными спутниками человеческой жизни — крысами.

Мне не хотелось жить в таких условиях. Я продал квартиру тёщи, чтобы в Ирландии заработать на свою.

Извлекаю из конверта свой любимый винил. И, как Бандерлог, очарованный голосом Питона Каа, тону в гипнозе мистического голоса Пола Ди’Анно[1].

Unchain the colours before my eyes,

Yesterday's sorrows, tomorrow's white lies.

Scan the horizon, the clouds take me higher,

I shall return from out of fire.

Завтра меня уже не будет. Либо я сгорю. Либо я вырвусь из огня.

3

Налево, направо, вперед и назад бескрайнее поле. Или болото. Торфяное болотистое поле. Это как пустыня. Общее с пустыней то, что вокруг никого нет. Только я и Владимир — мой напарник, мой товарищ по приключению.

Вот тебе и Ирландия!

Как мы оказались тут? Загадка…

Хотим ли мы работать на этом поле? Никто не поинтересовался…

Что нас здесь ждёт? Никто нам ничего не объяснял…

Ладно, потерпим, подождём, если покормят, значит, надежда есть. Во всём неизвестность, непредсказуемость, тайна, словно это всё игра в «Казаки–разбойники», а не наше финансовое взросление, благополучие к которому мы стремились.

Только вчера, в Москве, я наслаждался прогулкой к Красной площади от шумной Театральной площади, на которой любители Большого Театра и Малого академического снуют в поисках лишнего билетика. И вот, сегодня я утопаю в нетронутых цивилизацией травах. Да, пожалуй, кажется, что, я нахожусь в травах и мхах нетронутых даже эволюцией.

Ни деревца, ни холмика. Один сплошной вереск, цветущий нежными сиреневыми цветочками и не единой души вокруг, но разница с пустыней глобальна!

Разница в том, что в 4 часа нас отсюда заберут. На новеньком АУДИ А8. В Москве на таких авто представительского класса ездят руководители нефтегазовых холдингов.

Шон простой фермер. У него две сотни дойных коров и тщедушные торфоразработки. Он везёт нас с поля, и машина царапает брюхом асфальт. Точнее его неровности. Чересчур низкая посадка. Создано в Германии. Для немецких дорог.

Шон открывает окошко.

— Жарко, — говорит он, — не правда ли?

На переднем пассажирском сидении трое его детей. Разумеется, троих одним ремнем ни пристигнуть никак. Двое сжимают в руках младшего, годовалого. Малыш высовывается в раскрытое окошко. Жарко!

Я поёживаюсь от сырого ветра, врывающегося в салон. Чтобы ещё такое одеть на себя, чтобы немного согреться? Понятно, что август это ещё пока лето. Но за окном, как оказалось, не Майорка, чтобы вот так испытывать нас на термоустойчивость.

Шон купил по дороге двухлитровые канистры. Чудесные канистры, которые могут пригодиться для чего угодно, под любые жидкости. В канистрах молоко.

Я выражаю недоумение:

— А зачем ты купил молоко? Ведь, у тебя самого двести молочных коров.