Алкамен — театральный мальчик - [24]
поет хор.
Слушаю их, и мне невольно становится горько, и слезы мешают петь, как будто я действительно мать и мое кровное дитя улетает на чужбину. В памяти всплыла яркая картина: белые руки мамы рвут цветы и плетут венки. Непрошеные слезы покатились у меня под маской, а голос дрогнул, когда я запел, собрав все силы:
И я чувствую, что народ замер и ловит каждое мое слово, каждое движение.
Но вот мы уходим, уступаем орхестру другой половине хора, представляющей аргонавтов — Геракла, Тезея, Орфея, Кастора, Полидевка.
За сцену мы просто ворвались. Теперь-то я понимаю, почему актеры всегда так нервничают и ругают нас, прислужников, за медлительность: каждое мгновение им дорого.
Поспешно сбросили маски. Уф! Как свеж и прохладен воздух снаружи! Но мы торопимся, надеваем другие костюмы, меняем маски к следующему выходу.
Теперь я — богиня Афина. Во главе других божеств Паллада идет ободрить Ясона, помочь ему. Я стараюсь представить себе статую богини, которая стоит на Акрополе с огромным медным щитом, с совой на плече, со змеей. Я пытаюсь изобразить величавую поступь богини, стараюсь, чтобы мой голос приобрел царственную звучность. И, наверное, мне это удается, потому что народ в театре встречает оживлением каждое мое движение, каждую фразу, а когда я заканчиваю, театр рукоплещет и кажется, что это в огромной чаше, высеченной в горе, переливается море ладоней.
Но вот конец первой трагедии. Ясон уплывает, с ним аргонавты, а мы, изображающие женщин, оплакиваем их отъезд, словно внезапную смерть.
Если бы вы слышали, как нам хлопали, как кричали! Старый театр Диониса еще никогда не видел такой бури на своих скамьях.
Если бы Мика могла быть тут и слышать это ликование! Но женщин у нас в театр не пускают.
УСПЕХ, УСПЕХ!
— Чтобы доказать, что ты плаваешь, надо броситься в реку! — вскричал Мнесилох, обхватив меня единственной рукой.
Был перерыв. Мнесилох обтирал мне лицо влажной губкой, давал пить, расчесывал мои волосы.
— Не у каждого яйца два желтка! — гордился он перед Полидором. — И говорят, что хорошую яблоню узнают по цветкам. Молодец, Алкамен, ветер попутный, поднимай паруса! Молодец, сынок!
И это «сынок», сказанное им впервые, было мне дороже всех похвал сегодняшнего дня.
— Ты, Полидор, — продолжал Мнесилох, — вовремя подсказал ему, помог. Вот что называется товарищеская помощь!
Полидор засмеялся и процитировал:
А Мнесилох отгонял желающих посмотреть на меня:
— Уходите, уходите, человек уморился. Чего вы столпились? Ну ты, носатый, что уставился? Разве ты верблюд, который увидел в луже, что у него горб?
Люди дивились:
— Как? Это мальчик? А мы думали, что это новый певец из Коринфа!
— Ну и мальчик! Какая игра, какой голос! Льется, как трель Филомелы, звенит, как бронза щита!
Мне даже стало совестно от этого хора похвал. А вот и Фемистокл:
— Здравствуй, юный корифей! Кто ты? Я тебя не знаю.
Выразительные брови вождя нахмурились и снова поднялись в ясной улыбке:
— А, помню, помню! Непримиримый враг Аристида, Алкамен — сын рабыни? Я ведь не ошибся?
Первый подарок преподнес Мнесилох, сказав мне «сынок», второй Фемистокл, вспомнив мое имя. Как бы рассказать ему о заговоре? Сколько народа, какая толчея!
Мимо прошел Килик, поджав губы. Он словно бы и не замечал, что я играю, да как играю!
Я стал готовиться к следующей трагедии. Мнесилох помогал мне завязывать тугие ремешки на высоких котурнах. Когда я распрямил затекшую спину, передо мной стоял Эсхил; поглаживал бороду, смотрел на меня безмятежным взором.
— Это действительно ты пел корифея?
— Я...
— Ты давно играешь женские роли?
— Сегодня первый раз.
Эсхил недоверчиво отстранился. Мнесилох принялся расписывать мои достоинства, рассказывать, как я стремлюсь повторять, воспроизводить все увиденное и услышанное в театре.
— Талант — не заслуга человека, — строго заметил Эсхил. — Талант милость богов. Хвали богов, юноша!
Эсхил взял мою голову между ладоней и наклонился, чтобы поцеловать меня в лоб.
— В тебе уживается сразу много людей, — сказал он. — Сегодня я увидел в тебе и коварную Клитемнестру, и нежную Электру, и неистовую Эриннию. Поэт ведь должен создавать, имея перед глазами образы живых людей. А ты населил мою голову целым миром образов. Спасибо тебе, мальчик! — И он меня поцеловал. А потом спросил: — Как тебя зовут, чей ты сын?
— Алкамен я, сын рабыни...
Эсхил прищурил глаза, посмотрел на меня отчужденно:
— М-да... — И обратился к подошедшему Ксантиппу: — Что, говорят, отправляются корабли в Лакедемон? Любезный Ксантипп, устрой мне двести корзин маковых зерен, тысячу тюков льна! Могу предложить по драхме за перевоз корзины, по полторы — за перевоз тюка...
