Алия 70-х... - [12]

Яна Левина: В нашей среде часто спорили о том, что выше, что лучше в еврейской позиции: космополитизм или национализм. Концепция космополитизма одно время мне казалась привлекательной, но потом я поняла, что космополитизм — это донкихотство, что между самым искренним космополитом и реальным миром всегда существуют «ножницы», которые — не соединить. Еврей в роли космополита, на мой взгляд, скорее смешон и нелеп, чем трогателен: это еще одна попытка проникнуть в среду, которая его не принимает.

Марк: Пусть космополитизм проповедуют другие.

Яна: Верно. По моему, евреи вообще не должны, просто не имеют права участвовать в истории другого народа — у них есть своя, достаточно тяжелая, запутанная и ответственная. Поэтому, несмотря на всю нашу симпатию к русским демократам и общность политических убеждений, мы никогда, живя в России, не пытались войти в их круг. Словом, к моменту, когда стало ясно, что из России можно уехать, вопрос о том, куда ехать — в Израиль или на Запад — в нашей семье даже не обсуждался.

— А как случилось, что в Израиле вы стали преподавателем еврейской истории в гимназии?

— Совершенно случайно, и я до сих пор благословляю эту случайность: поехала определять сына в школу и выяснилось, что там нужен преподаватель русского языка и литературы в русскую группу. Через некоторое время закрылась русская группа в этой школе, часть учеников перешла в школу в Хайфе, и они, бывшие мои ученики, предложили директору пригласить меня. Тогда-то и возник вопрос о преподавании еврейской истории на русском языке в старших классах для тех же, приехавших из России детей. Я шла на большой риск — ведь речь шла о совершенно незнакомом мне новом предмете. Но я решила учить, учась сама, надеясь, что мое желание, любовь и интерес к предмету искупят недостаток систематических знаний. Кроме того, я видела в преподавании еврейской истории свой гражданский, профессиональный, если хотите, долг: ведь речь шла о ребятах, за которых выбор сделали родители, они же, как правило, не в силах были самостоятельно оценить масштабов происходящего с ними, причин и неизбежности. Многие из них не успели еще столкнуться с жестокостью антисемитизма. Россия в их сознании сливалась с образами друзей, школьной жизни, привязанностей, увлечений, книг, а еврейство было чем-то чуждым, далеким, непонятным, как бы навязанным извне. В такой ситуации всегда возможны психологические срывы, сломы, и мне казалось, что своей убежденностью, подкрепленной знаниями, я сумею помочь им преодолеть этот сложный период. Благо, книг по еврейской истории на русском языке в Израиле великое множество, так что от меня требовались только усидчивость и систематичность в занятиях.

— И результаты?..

— Превзошли все мои ожидания. Я не требовала от учеников обязательного посещения и, несмотря на это, посещаемость остается стопроцентной, иногда даже бывшие ученики приходят на уроки. Вообще же в израильской школе педагога поджидают большие неожиданности: ученики к учителю обращаются по имени, держатся свободно и только от степени уважения к преподавателю зависит, — переходит ли эта свобода общения в недостойную фамильярность, или нет. От меня не требуют никаких планов, я не чувствую никакого контроля...

— Яна, а что вам самой дало не преподавание, а именно изучение еврейской истории?

— Очень много, ибо приобретенные знания полностью соответствуют тому, что я интуитивно, я бы сказала, — почти инстинктивно, на основании личного опыта и отрывочных сведений (в основном почерпнутых из романов Фейхтвангера) знала, чувствовала, о чем всегда догадывалась: отношения евреев с миром не изменились, не изменяются и не изменятся. Другого места, кроме Израиля, в этом мире для евреев не существует. Не знаю, можно ли такое убеждение назвать национализмом, имеет ли оно отношение к тому, что называют еврейской избранностью. Мне чуждо понятие избранности, а еврейский национализм для меня — это не превосходство, а право на жизнь.

Марк: Право на защиту.

Яна: На государство и все, что связано с государственной жизнью. Преподавание еврейской истории я выбрала по собственному желанию, и преподавание именно этого предмета до такой степени меня захватило, что я отказалась вести уроки русской литературы. Скажи мне кто-нибудь несколько лет тому назад, что я потеряю интерес к русской литературе — ни за что бы не поверила. А ведь именно это и произошло. Думаю, причина одна: слишком далеки русские проблемы от еврейских, тем более — от израильских. А ими-то я и живу. Вообще же скажу, что по моему убеждению, за редкими исключениями, профессионалам-гуманитариям, «русским» гуманитариям, собирающимся или приезжающим в Израиль, особенно преподавателям, предстоит неизбежная переквалификация. Это не только вопрос занятости рабочих мест — это также и психологическая неизбежность.

— А как «увязать» со всей вашей деятельностью косметический салон? Еврейская история и косметика, гимназия и салон... Согласитесь, есть в этом что-то странное...

— О, только, на советский взгляд, только по тем прежним нашим представлениям. Ведь это один из самых общеизвестных парадоксов советского общества: официальная демагогия, не умолкая, убеждает, что всякий труд почетен, а на самом деле, в реальной жизни, в массовой психологии советских людей — четкое иерархическое деление труда на «достойный» и «недостойный», «чистый» и «нечистый», элитарный и презираемый... А вот где и впрямь, «взаправду», на самом деле всякий труд почетен — это в свободном мире и в Израиле, конечно, в том числе. Для меня внутренне не только нет никакого противоречия между гимназией и косметическим салоном, но определенно есть какая-то связь, которую я ощущаю, но выразить, сформулировать, пожалуй, затрудняюсь... Скажу только, что в новой специальности мне очень помогает педагогический опыт, так как проблемы косметических дефектов тесно связаны с психологией человека. А внешне все обстояло очень просто: я прослушала интереснейший курс косметологии, прочитанный специалистом из Канады, и поняла: и это дело — тоже мое. Не со мной одной в Израиле происходят такие «странности»: многие открывают здесь в себе какие-то новые стороны личности, новые богатства, дополнительные духовные ресурсы, о которых раньше, в «той жизни», или не догадывались, или гасили за отсутствием выхода. Израиль — большое испытание, но и большие возможности.