Алия 70-х... - [11]

В памяти Марка Левина те далекие первые дни не остались единственным хорошим воспоминанием о сердечной теплоте и дружелюбии израильтян: когда, много позже, тяжело заболел сын Левина — Александр, сослуживцы обзванивали знакомых, находили лучших врачей, словом — помогли поставить сына на ноги.

Не обойденный человеческим вниманием и в России, Марк Левин, как-то иначе, с большей глубиной, большей чуткостью воспринимает его здесь.

Может быть, оттого, что на работе (она, как и в России, поглощает большую часть его времени и интересов) его окружают, в основном люди абсолютно отличные от него по языку, судьбам, культурным и духовным традициям.

Видно и впрямь есть что-то магическое в слове «евреи», видно, недаром на протяжении тысячелетий евреи ощущали свою общность, как родственность, семейность, кровную близость. Не всегда, конечно, любишь своих родных, близких и родственников, но уж если любишь, то особо непроходящей, нерасторжимой любовью.

Чувство родственности, близость всему и всем — основное душевное состояние Марка Левина в Израиле. Он склонен считать, что его профессиональное, семейное, общественное благополучие — следствие такого самочувствия, а не его причина.

Профессиональный уровень Марка Левина оценен едва ли не по самому высокому разряду: восемь с плюсом (самый высокий — девять), широкие возможности профессиональных контактов в стране и за ее пределами (на этот раз, к сожалению и счастью одновременно, заграничным командировкам Марка мешает не проблема секретности и «пятой графы», а досадное незнание языков. Но все же легче изучить иностранный язык, чем вдруг «на время» перестать быть евреем).

Организация труда в Израиле, — глазами Марка, — если взять за основу пятибалльную систему, на полную «пятерку» (организацию труда в Советском Союзе Марк оценивает на «тройку»), для расчетов получил карманную электронно-вычислительную машинку, о которой в Союзе даже мечтать не смел; прекрасная библиотека, все новинки на всех языках (включая русский) и — представьте, если можете!, — никакой запрещенной литературы.

— Итак, все в порядке? Нет проблем? И вы счастливы, Марк Левин?

— Счастлив? Да. Если счастье — это убежденность в правильности совершенного выбора, в гармонии между убеждениями и поступками, взглядами и судьбой счастлив. И, вместе с тем, очень недоволен. «Нет, нет, не в «личном плане». По крайней мере, не в том смысле, какой вкладывается в это понятие там, в Советском Союзе... Там ведь у нас у всех было очень резкое, отчетливое деление на «общественное» и «личное». Помните этот «поздравительный» советский стереотип: «Желаю счастья в личной жизни»? Такое разделение в Израиле немыслимо, кощунственно... Война и мир, экономика, алия, абсорбция — это все свои, «домашние», семейные проблемы. В России мы всегда читали газеты со второй, а то и третьей страницы, здесь — самые главные, самые важные сообщения — на первой: обнаружили воду в Синае, нефть — в Негеве... Но так много еще нужно сделать, так наш дом — Израиль — нуждается в мире, покое, благоустроенности. Из неотложных задач — преодоление барьеров между различными группами евреев, увы! — не только языковых; преодоление социального и образовательного неравенства; скорейший выход из экономического кризиса, а что он будет преодолен, я не сомневаюсь, но — скорее, скорее... Хочется видеть в евреях больше самоуважения, достоинства, чувства национальной гордости и чести, вообще хочется, чтобы в Израиле все было самое лучшее, все, включая косметический салон Яны...

Да, именно так: Яна Левина (1937 год), кандидат филологических наук в России и преподаватель еврейской истории в израильской гимназии недавно открыла собственный косметический салон.

Жизнь Яны Левиной в России отмечена внешне той же престижностью, тем же благополучием, что и биография ее мужа, Марка: закончила историко-филологический факультет Тбилисского пединститута, работала преподавателем заочного отделения пединститута, редактором, и в довершение всего, стала кандидатом филологических наук, защитив диссертацию на тему «Проблемы советской романтики. Бабель и Грин».

Может быть, именно там и тогда, под призрачно-яркими, «потусторонними» книгами Александра Грина, над блистательными страницами метафорической прозы Бабеля, исполненной еврейского трагизма и еврейского сарказма, и начался «исход» Яны Левиной, который «на равных», самостоятельно, а не только как жену, следующую за мужем, привел ее в Израиль?

Оказывается — нет: ни Грин, ни Бабель, ни вообще русская советская литература, изучению и любви к которой было отдано много лет и душевных сил, оказались «по ту сторону выбора». И все же филологическая «привязанность» Яны Левиной сказалась в ее судьбе: наиболее мощный еврейский импульс, сильнейший толчок к пробуждению и вспышке еврейского самосознания действительно пришел к ней из литературы, из книг, но книг писателя не русского и не советского, а немецкого еврея Леона Фейхтвангера.

— «Иудейская война» была откровением, — вспоминает Яна, — это была моя война, не история, а живое событие, которое вчера произошло и сегодня продолжается... Как еврейку меня формировал и воспитывал Фейхтвангер ( — И я, — добавляет Марк. — И ты, — соглашается Яна).