Алиовсат Гулиев - Он писал историю - [48]
- Никак не могу всерьез заняться детьми, - пожаловался другу Гулиев. Боюсь, запустят они школу, и я буду виноват. У тебя, Стри, хватает времени на детей?
- Не так много, только на то, чтобы проверять их дневники, - ответил Стригунов.
- Ты проверяешь их дневники? Постоянно? - удивился Гулиев.
- Раз в неделю - обязательно.
Очевидно, под влиянием этого разговора Алиовсат Гулиев задумался. С этих пор процесс проверки дневников стал осуществляться более планомерно. Каждую пятницу или субботу дневники предъявлялись отцу. По укоренившейся привычке делать заметки на полях читаемого Алиовсат Гулиев оставлял такие записи и на полях школьных дневников.
По воспоминаниям Джейран Гулиевой, эта еженедельная проверка дневников протекала следующим образом:
"Если в дневнике он находил "четверку", эта "четверка" подчеркивалась двумя чертами, если же в дневнике попадалась "двойка" или "тройка", папа подчеркивал их жирными линиями, а внизу появлялась запись: "Позор!" и подпись отца.
К "опозорившимся" принимались очень суровые меры воздействия: они отлучались от телевизора. В те времена ведь в семьях было всего по одному телевизору. У нас он стоял в гостиной, где отец работал. И никто не имел права просто так, без разрешения отца, включить его. Телевизор нам разрешалось смотреть только по субботам и воскресеньям. И притом это зависело от оценок в наших дневниках. В пятницу или субботу все мы четверо должны были предъявлять дневники, и в зависимости от успеваемости в течение недели решалось, кому можно смотреть телевизор, а кому - нет. И никакие возражения не принимались. Да и какие, вообще, могли быть возражения? Мы при папе боялись лишнее слово сказать или пошуметь, когда он работал".
Впрочем, за плохие отметки или проказы Алиовсат муаллим детей не ругал. Как мы знаем, он умел сдерживать свои эмоции. Алиовсат Гулиев лишь удивлялся и огорчался. Но и этого детям было вполне достаточно. Иногда хватало одного его взгляда.
Мы помним, что русским языком Гулиев овладел довольно поздно, учителями его были интеллигентка Зара Алиева, русские классики. Поэтому и его собственный русский язык был чистым. В активном словаре Алиовсата Гулиева отсутствовали жаргонные, бранные словечки, которые люди обычно еще в детстве впитывают на улице, во дворе, общаясь со сверстниками. К тому же для Алиовсата Гулиева, которого природа наградила литературным даром и тонким умением чувствовать прекрасное, подобный лексикон был бы попросту невозможен. Того же он ждал и от детей, упуская из виду, что они-то язык учат не только по произведениям Пушкина и Чехова... А уж подростки, в своем желании казаться старше, любят уснастить речь жаргоном или молодежными неологизмами.
"Если папа от кого-то из нас слышал подобные слова, - рассказывает Афаг Гулиева, - то приходил в ужас. Поскольку в детстве он не имел возможности заниматься вплотную воспитанием детей, то считал, что мы должны впитывать и воспринимать жизнь только в том ракурсе, в котором воспитываемся дома. Он не учитывал, что есть школа, улица, двор, где можно набраться всякого. Поэтому, когда он вдруг слышал от нас нечто, несообразное его языковым нормам, для него это было кошмаром. Но и в таких случаях он не ругался, не выговаривал. Папа был относительно уравновешенным человеком. Он не говорил, а смотрел, но это было хуже, потому что его взгляд так пронизывал тебя, что лучше бы он поругал, шлепнул.
Отец был с нами ласковым, нежным. Но если иногда, а это было очень редко, он терял над собой контроль, это была "Кура неукротимая", которая выходила из берегов. Однако при этом он никогда не оскорблял, он пытался убедить нас, правда, на очень повышенных нотах".
"Если вдруг в дневниках обнаруживалась плохая отметка, - вспоминает Талатум Гулиев, - он удивлялся. Никогда не ругал, не кричал. То есть, кроме любви и ласки, мы от него ничего не видели. За мои девятнадцать лет в доме, может быть, всего один раз и была какая-то буря. Я сейчас точно не помню повода, но уверен, что она имела основание".
Контроль за учебой детей не ограничивался только проверкой дневников. Алиовсат Гулиев периодически заходил в 23-ю школу, где учились трое старших, и интересовался делами детей у директора школы В.П. Курдюмовой, с которой был знаком еще по совместной работе в избирательной комиссии по выборам в Верховный Совет. Об учебе младшей, Джейран, которую Алиовсат муаллим ласково звал "Анашка"[49], потому что она носила имя его покойной матери, он узнавал от учительницы, периодически приходившей к ним в гости.
Конечно, отлучение "опозорившихся" от телевизора - суровое наказание для детей, но, сказав, что Алиовсат Гулиев был суров всегда, мы бы погрешили против истины. Как-то в дневнике сына он обнаружил "двойку" по поведению. Естественно, он потребовал объяснений.
- Что это за "двойка"? За что? Ты плохо вел себя? Хулиганил?
- Да нет, - отвечал Талатум, - просто не было урока, и мы решили с ребятами поиграть во дворе в футбол. А двери во двор были заперты.
- Ну и что?
- Мы решили спуститься из окна второго этажа. Только окно не то выбрали.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.