Алиби - [96]
В мае сорок первого во двор к деду Даниле прибыли двое – один полковник, другой – лейтенант. Они были одного роста, стройные и сероглазые, похожие друг на друга. как две капли.
Стоявшая тогда у палисадника Зоя Даниловна опустила руки. И так и стояла у самого входа в дом. Ждала, когда это воинское подразделение само подойдет к ней.
– Ну что, ребята, к столу, к столу, – поделовому и вместе с тем радостно, говорил дед Данила, стоя на крыльце. Потом, уразумев, что вышел некстати, пошел обратно в дом, не переставая звать всех к столу.
«Ребята» подошли к Зое Даниловне. На минуту, всего только на минуту припали друг к другу, обнялись, и вошли в дом.
Виктория была, как всегда, значительна, и, как всегда, красива. Как жена Цезаря. Великое – в малом. Она была царственна, эта площадь, с ее гранитными скамьями. с многочисленными, хоть слегка и с перебором, фонарями, с ее идеями и духом тех, чья жизнь, так или иначе. проходила здесь. с их энергией,. трансформированной в энергию каждого дня и каждого воспоминания.. Она, площадь, была живым организмом, впитавшим и впитывавшим эту энергию всю ее без остатка, чтобы потом, переплавив ее в чью-то радость, в чью-то судьбу, в чей-то состоявшийся характер, снова отдать людям. И казалось, не будь этой площади, некуда было бы приносить людям их праздники, их будни, их маленькие и большие победы, саму их жизнь.
Когда Горошин подошел к знакомой скамье у фонтана, там уже сидели Бурмистров Буров, Катерина и Цаль.
Цаль энергично что-то рассказывал, а все слушали. Но слушали как-то нетерпеливо, особенно Бурмистров, который несколько раз порывался что – сказать, но все останавливался потому что Цаль никак не умолкал, и даже, кажется, забыл о собаке, которую держал на руках.
– Ну, вот я и говорю, – продолжал Цаль. – Да вы и сами знаете. Он был везде. И на Пикадилли, и на Александр-платц, и на платц-Этуаль. и на площади Цветов в Риме. А уж на Виктории… Сами видели. Правда, на Красной Площади не был. Приземлиться, говорил там невозможно. Все какие-то победы празднуют. В последний раз, правда, была футбольная. Но все равно – победа. Ну, вот. Вчера он и попробовал приземлиться, – договорил Цаль, и умолк.
Возникла пауза.
– Вы о ком, или о чем? – подходя, спросил Горошин, видя, что все вдруг замолчали.
– О Пере, – сказал Буров.
– А-а. А он где? – спросил Горошин, – У меня к нему большой вопрос. Как он собирается восстанавливать мою лужайку. Я намерен в международный суд на него подавать.
– Не на кого, – прервал Горошина Бурмистров, глядя ему в глаза, чтобы он сразу что-нибудь понял.
– От него только бейсбольная шапочка осталась, – опять сказал Бурмистров.
– Как это?
– Да вот говорят, – кивнул Бурмистров на Цаля, – Хотел приземлиться. И где-то высоко то ли с кемто столкнулся. То ли еще что. Неизвестно, – умолк Бурмистров. Но можно было не продолжать.
– Да, – кивнул Цаль. – До земли долетела только бейсбольная шапочка, – подтвердил он, поглаживая шпица.
– Неприятно, – сказал Горошин. – А я только вспомнил, где я его видел раньше.
– Все молчали, ожидая, что скажет Горошин. – И где же? – не выдержал паузы Цаль.
– Я видел его на стодолларовой купюре. Только он там, будто моложе.
Все переглянулись. А Бурмистров с пониманием кивнул, и, улыбаясь одними глазами, посмотрел на Горошина.
– Всегда неприятно, когда что-нибудь случается, – как-то слегка вернулся назад Бурмистров, понимая, что последняя информация поставила в разговоре точку.
– А я вот пришел проститься. – неожиданно сказал Цаль.
– К борделям? На Корсику? – спросил Бурмистров человека. умеющего извлекать квадратные корни из иррациональных величин.
– Я слышал, что вы об этом знаете, – тихо сказал Цаль. и посмотрел на всех вполне открытым взглядом, не продолжая.
А шпиц икнул.
– На вас мне, что ли, в Европейский Суд подать? – просто так, нехотя, казал Горошин.
– А где улики? – почти вежливо спросил Цаль, не переставая поглаживать шпица. – Так что расстанемся, как говорят, друзьями – произнес Цаль, посмотрев в сторону двух теток, пристально вглядывающихся в даль, туда, где было написано «Бюро пропусков».
– Не хотите ли запастись пропуском? – спросил Цаля нейтральным тоном, кивнув в сторону Бюро, Горошин.
Так ведь, то вам, праведникам. нужны пропуска. А я и так, без пропуска, – оборвал он фразу. И взглянув на всех безразличным взглядом, двинулся прочь.
И все долго смотрели, как он шел вслед за шпицем, медленно и с большим достоинством поглядывая то вправо, то влево.
– Ладно, ребята. Не все так плохо, – явно весело сказал Буров. – У меня новость. Мне жилье дали.
– Ура, – сказал Бурмистров коротко. – Когда переезжаем?
– Да вот оформим все. Потом там кое-что подделать надо. Поможете?
– Спрашиваешь, – отозвался Горошин.
– Соберем детей, внуков и поможем, – поделовому коротко сказала Катерина. – У меня двух внуков можно задействовать.
– Да мы и сами, – не договорил Горошин.
– Ясно. – так же коротко. как пять минут назад, проговорил Бурмистров. Потом. перейдя на шепот, сказал что-то Катерине.
– Слышь, Миш, – смеясь, проговорила Катерина. – Он говорит, самое время новую жизнь начинать, – улыбаясь, посмотрела она на Бурмистрова, обнажив свои ослепительные зубы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь продолжает свое течение, с тобой или без тебя» — слова битловской песни являются скрытым эпиграфом к этой книге. Жизнь волшебна во всех своих проявлениях, и жанр магического реализма подчеркивает это. «Револьвер для Сержанта Пеппера» — роман как раз в таком жанре, следующий традициям Маркеса и Павича. Комедия попойки в «перестроечных» декорациях перетекает в драму о путешествии души по закоулкам сумеречного сознания. Легкий и точный язык романа и выверенная концептуальная композиция уводят читателя в фантасмагорию, основой для которой служит атмосфера разбитных девяностых, а мелодии «ливерпульской четверки» становятся сказочными декорациями. (Из неофициальной аннотации к книге) «Револьвер для Сержанта Пеппера — попытка «художественной деконструкции» (вернее даже — «освоения») мифа о Beatles и длящегося по сей день феномена «битломании».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.