Без четверти десять. Бритта стоит в «Ласточкином гнезде» перед зеркалом. Каждый вечер она закручивает на бигуди свои белокурые волосы.
Рената лежит в постели. Она пытается читать, но никак не может сосредоточиться.
— Слушай, Бритта, — говорит она, поднимая глаза от книги, — что с твоей брошкой? Тебе её всё ещё не вернули?
— Конечно, нет. Да я и не жду. Я сразу сказала, что брошку кто-то украл. Но фрейлейн Стефани считает, что в нашем интернате живут одни только ангелы. — Бритта корчит насмешливую гримасу.
Рената опускает книгу. «С Али-бабой решительно ничего не поделаешь, — разочарованно думает она. — А жаль! Завтра утром мне придётся рассказать обо всём фрейлейн Стефани. Молчать дальше я не имею права».
…Али-баба лежит в постели. В комнате темно. Карл Великий и Заноза заснули, спящий Факир сопит, как паровоз.
Али-баба прислушивается. Полчаса он ещё подождёт, потом встанет и отнесёт брошку Бритте. Только бы ему не уснуть! Чтобы скоротать время, он принимается считать до тысячи.
— Один, два, три, четыре… — медленно произносит он.
Но, досчитав до пятисот тридцати шести, Али-баба замолкает. Хватит! Его терпение иссякло. К чему ждать? В интернате всё тихо. Под шкафчиком Занозы скребётся мышь. Наверно, та же самая мышь, которая четыре дня назад прогрызла войлочные туфли Факира.
Али-баба встаёт. Бесшумно подняться с его кровати — это фокус. Движения должны быть такими медленными, как в кино при замедленной съёмке. Стоит только неосторожно пошевельнуться, как кровать начинает скрипеть… Босой, в одной ночной рубахе, Али-баба выходит из комнаты, держа брошку в левой руке. Ему удалось тихо отворить дверь и так же бесшумно закрыть её за собой. В коридоре прохладно. От босых ног холод пробирается всё выше. Али-баба дрожит. Его тело покрывается гусиной кожей. Он прислушивается. Рядом с ним, в шестой комнате, говорит во сне Повидло. Ему снится конюшня, куда его послали на днях проходить двухнедельную практику. Во сне Повидло погоняет лошадей. Сперва он кричит: «Но-но!» Потом тихо бурчит себе под нос: «Тпру, Петер! Тпру!»
Али-баба крадётся дальше. На лестнице горит ночник. Али-баба осторожно ставит ногу на нижнюю ступеньку, потом на следующую. Так он поднимается всё выше. Проклятье! Деревянная лестница вдруг заскрипела. От страха у Али-бабы стынет кровь в жилах.
Надо подождать!
Проходит несколько секунд. Всё вокруг тихо. Можно двигаться дальше. Али-баба встал на цыпочки. Лестница продолжает отвратительно скрипеть. Можно подумать, что она вот-вот обвалится. «Фу-ты ну-ты!» — Али-баба в отчаянии останавливается. Его пальцы судорожно сжимают брошку. Он втихомолку считает, сколько ступенек ему ещё осталось пройти. Только бы никто не проснулся!
…Инга Стефани ещё не ложилась. Она сидит в своей комнате. На столе перед ней письмо, присланное учреждением, которому подчиняется интернат.
«… К своему удивлению, мы должны отметить, что, несмотря на наши неоднократные напоминания, вы до сих пор не заполнили и не отослали нам анкету, необходимую для зачисления вас на курсы воспитателей.
Инга Стефани опустила голову на руки. Какое решение ей принять? Поступить ли ей на курсы и стать воспитательницей или вернуться на завод?
Она бы стала воспитательницей, если бы людей можно было лепить так, как скульптор лепит свои фигуры. По, к сожалению…
Она поднимает голову. Кажется, скрипнула лестница. Странно! Что это за лунатик бродит по ночам? Инга Стефани накидывает себе на плечи вязаную кофточку. «Нет ни минуты покоя, даже в такой поздний час!» — сердито думает она, выходя из комнаты.
Внимание! Кто-то идёт. В испуге Али-баба хватается одной рукой за перила, другой он прижимает к себе брошку. Он слышит, как Инга Стефани поднимается по лестнице. Боже, куда ему деваться? Возвращаться к себе в комнату уже поздно — по дороге он обязательно налетит на заведующую. Подняться наверх? Нет. У девушек не спрячешься. Выйдет ужасный скандал. Проклятие! Как бы ему хотелось стать невидимкой…
Но Инга Стефани уже стоит перед ним.
— Это ты, Хорст Эппке?
Она удивлённо его разглядывает.
Али-баба внезапно начинает качаться. «Притворюсь-ка я пьяным…» — думает он. Ничего другого, более умного, не приходит ему в голову.
— Добрый де-ень, фрейлейн Стефани! — лепечет Али-баба, изменив голос. — Я хочу… — Он запинается и неестественно закатывает глаза. — Я… хо-чу в кровать. Икк… Ик… Вы не видели мою кровать? Я… ик… заблу-дился… Я хотел… ик… выйти. Фу-ты ну-ты! Почему лестница качается? От ветра, что ли? — И он с идиотским видом садится на ступеньки.
Инга Стефани в ярости. Али-баба прекрасно играет свою роль. Он и впрямь кажется пьяным.
— Ты опять напился? Как тебе только не стыдно! — говорит она возмущённо.
— Фрейлейн Сте-фа-ни… ик… не ругайтесь. У меня замёрзли ноги, и тут я ре-шил выпить маленькую бутылочку ликёра. «Чёр… чёрной Иоганны».
Али-баба снова встаёт. Он качается, как былинка на ветру. Заведующая крепко держит его за ворот ночной рубашки.
— Ещё не хватает только, чтобы ты свалился с лестницы! — говорит рассерженная Инга Стефани. — Иди в постель. Пошли! Пошли!..
Она ведёт Али-бабу вниз по лестнице.
