Али-баба и Куриная Фея - [11]

«Давай-давай» было любимым выражением Кнорца.

«Веселей, господа! Давай-давай» — это напутствие ученики слышали ежедневно. Неудивительно поэтому, что заведующего хозяйством в интернате втихомолку окрестили «Давай-давай»…

Остальных учеников Кнорц разбил на две группы. Одну из них он послал на вокзал грузить картошку, другую — убирать свёклу вместе с третьей бригадой.

— Давай-давай, утро уже почти прошло!

Ученики заворчали. Вот уже десять дней, как они только и делали, что грузили картошку или гнули спину, убирая свёклу.

— А вы не можете послать нас на другую работу? — спросил Детлёф Шюрман, крепкий парень в застиранной гимнастёрке, — а то всё одно и то же. Так мы ничему не научимся.

Заведующий хозяйством не любил пререканий, особенно с учениками.

— Ага! Значит, так вы ничему не научитесь! — возразил он резко. — Здорово! Но от картошки вы не отказываетесь и от сахара тоже. За обедом готовы слопать по целому котелку картошки, а в чай кладёте по фунту сахара. Нет, так дело не пойдёт! — кричал он с угрозой. — Довольно болтать! Я достаточно долго работаю заведующим хозяйством и знаю, что мне делать! Пока картошка и свёкла на поле, пока урожай не убран, каждый будет гнуть спину, а господа ученики — наравне со всеми прочими. Ну, а теперь марш на работу!

Ученики повиновались.

Александр Кнорц смотрел им вслед до тех пор, пока они не исчезли за воротами. «Эти балбесы корчат из себя невесть что! А мне не хватает рабочих. Просто голова кругом идёт!» — сердито думал он.

Затем Кнорц отправился в контору и, бросив свою шляпу на стол, начал изливать душу бухгалтеру:

— Так дело не пойдёт, коллега Пинке. Лучше стеречь мешок блох, чем возиться с этим сбродом.

Утренний туман, словно серая пелена, покрыл поля. Стало прохладно. Рената, которую послали убирать свёклу, зябко куталась в свою куртку. Ей очень хотелось знать, сердится ли ещё Инга Стефани из-за этой истории с Кабулке.

У кругленькой толстушки Лоры, которая бежит, переваливаясь, рядом с ней, насморк. Она всё время сопит и хлюпает носом.

— Разве у тебя нет носового платка?

— Есть, но мне не хочется снимать перчатки — руки так хорошо согрелись!

И Лора продолжала шмыгать носом.

Ученики, назначенные на уборку свёклы, всё ещё ругались. В довершение всех несчастий третья бригада, к которой их прикрепили, уже уехала к Лунному полю, и им пришлось всю дорогу плестись пешком, хотя до Лунного поля — так звали большой участок, засеянный свёклой, — было довольно-таки далеко. Примерно три километра.

В Катербурге многие участки носили весьма звучные наименования. Одно поле прозвали «Густой кустарник», другое — «Осеннее поле». Были там также «Светлая ширь», «Заячий уголок» и «Туманный клин».

— Будь проклята эта ходьба!

Свекольная команда грустно брела по тропинке через поля. Поднявшийся внезапно ветер рассеял туман. На жнивье стая ворон дралась из-за мёртвой полевой мыши. Издалека доносился вой сирены на сахарном заводе в Борденслебене.

Детлёф Шюрман, которого в интернате звали «Заноза», никак не мог успокоиться.

— А ещё хотят, чтобы мы не ворчали! — жаловался он. — Этот Давай-давай обращается с нами, как в былые времена китайские мандарины со своими кули! А что мы будем делать на экзаменах? Чему мы научились? Весной мы каждый день рубили свёклу и сгребали удобрения. Летом нас посылали на пшеницу, а теперь… теперь мы копаемся в земле, как кроты! Я учусь уже второй год, а посади меня за плуг и заставь провести ровную борозду, ничего не получится. Копать свёклу — вот всё, что я умею. Тут я специалист. — И в подтверждение слов Заноза энергично сплюнул себе под ноги.

— Вот если бы у нас был воспитатель… — сказала Рената.

— Этого ты не дождёшься. Там, в дирекции, знают, что делают. Им просто хочется использовать нас как рабочую силу, — шумел Факир.

— Я думаю, всё зло в Кнорце, — предположила Рената. — Он был бы хорошим управляющим у какого-нибудь графа. Видеть его не могу! Одна шляпа чего стоит! А обмотки?

— Надо написать об этом в газету, — предложил Факир.

Факир был так худ, что ему приходилось закалывать свои брюки английской булавкой, чтобы они не сваливались. Брюк нужного ему размера невозможно было найти.

— Ну что ж, напиши, — поддержала его Рената, принимаясь за свой бутерброд, который она, собственно говоря, намеревалась сберечь до полдника.

— У меня нет времени.

Если бы Факир был честнее, он, наверно, сказал бы: «Я не хочу портить отношения с начальством». Именно об этом он подумал, отвечая Ренате.

Тоскливое утро! Все стонали и ругались, все были не в духе. Все, кроме Стрекозы. Она быстро шла, не поворачивая головы, и что-то напевала себе под нос. Кончики её платочка в красных и белых горошинках весело развевались по ветру. Сейчас Стрекозе было совершенно безразлично, убирать ли свёклу или учиться пахать озимые. Она думала об Эгоне. Вчера вечером, прощаясь с ней, он обещал прийти в среду в Дом культуры. В среду была репетиция кружков самодеятельности. Эгон решил записаться в кружок народных танцев. Чудесно! Теперь они будут встречаться в клубе каждую неделю. Стрекоза уже мечтала о том, что их ждёт, если танцевальный кружок займёт первое место на районном смотре. Тогда они с Эгоном поедут на областной смотр в Магдебург и очутятся вдвоём в таком большом городе!