Алхимия любви - [4]

Обычно это происходит в один из будничных дней недели, когда предупрежденный уже отец должен сыграть роль удивленного неожиданным посещением кандидата в зятья.

До часа своего рокового визита Буби находится в особенно лихорадочном состоянии и в крайней рассеянности. Утром он отправляется в канцелярию, облаченный в черный пиджак и полосатые брюки, и так как лицо его немного печально, то сослуживцы его многозначительно переглядываются, и у них создается впечатление, что главный писарь собрался отправиться на чьи-то похороны. Не обменявшись ни с кем ни единым словом, Буби усаживается на свое место, бросает равнодушный взгляд на валяющиеся на столе бумаги, пристально всматривается в пузырек с клеем и надолго застывает в глубокой задумчивости. Расположенные около него пишущие машинки стучат, как пулеметы, и среди этого металлического шума подпрыгивающих клавишей, шипящих валиков и дребезжащих сигнальных звонков, среди этого безначального канцелярского хаоса, из которого рождаются записанные на бумаге великие мысли бессмертных бюрократов, человек чувствует нечто страшно ошеломляющее, как будто находится на расстоянии одного метра от шумящих вод Ниагарского водопада. Наконец, и сам Буби берет один из черновиков, разглядывает его, как египетский папирус, и пытается перепечатать на машинке, но клавиши путаются под его пальцами, и на белой бумаге нанизываются странные буквосочетания, не имеющие ничего общего с членораздельной человеческой речью. Поняв свою неспособность к работе в этот памятный день, главный писарь едва дотягивает до обеда, а затем просит отпустить его, хватает шляпу и со вздохом облегчения исчезает из канцелярии.

Где проводит он свое послеобеденное время и что происходит с ним, по каким извилистым путям блуждают его мысли и в каких оранжереях расцветает его душа - об этом, наверное, могут сказать только ясновидцы. Во всяком случае, только под вечер, в точно условленный час, Буби, гладко выбритый, напудренный, нафиксатуаренный и надушенный, медленно поднимается по широкой каменной лестнице некоего высокого кооперативного дома, останавливается на площадке четвертого этажа и внимательно читает маленькие визитные карточки на дверях всех квартир. Когда глаза его замечают знакомое имя, он словно делает попытку проглотить какую-то рыбью кость, застрявшую у него в горле, прислушивается десятком пар ушей, вдруг выросших у него на носу, на подбородке, на плечах и на ногах, потом не очень уверенно протянутой рукой нажимает кнопку электрического звонка. Но электрический звонок знает свое дело. Он гремит изо всех сил к досаде таинственного господина, который едва прикоснулся к его кнопке. И почти одновременно где-то совсем близко слышится стук опрокинутого стула, затем торопливый шепот и бег в одних чулках. Пока Буби соображает, что произошло, чей-то глаз обстреливает его сквозь решетчатое окошко в двери, и вот уж сама дверь широко распахивается, и прыщеватая прислуга, принаряженная и раскрашенная, встает перед ним с глуповатой праздничной улыбкой на лице.

- Скажите, пожалуйста, здесь живет господин Потайников? загробным голосом спрашивает Буби, и сердце его становится маленьким, как гороховое зернышко.

- Здесь, здесь, пожалуйста, заходите! - живо отвечает прислуга, как видно, угадавшая интимные намерения незнакомого гостя.

Буби переступает через порог и исчезает в тесном полутемном коридорчике, где его охватывает кислый запах квашеной капусты, но работница проворно открывает вторую дверь, и запах кислой капусты исчезает. Теперь гость вешает свою шляпу на вешалку с зеркалом, в которое он тайком взглядывает, и входит в квадратную гостиную с зелеными стенами, тяжелым буфетом, круглым столом и несколькими пружинными мягкими креслами, покрытыми столь бесцеремонно белыми чехлами, что они кажутся в ночных рубашках.

- Садитесь! Подождите немножко! Он сейчас придет! - поясняет любезная прислуга и скрывается с быстротой и ловкостью ласки.

Мы могли бы много чего порассказать о душевном состоянии нашего бедного героя, который сидит как ошпаренный в кресле, мы могли бы даже поэму написать о человеческом сердце, трепещущем перед великой неизвестностью, в чьей пустоте, как в бездонном колодце, исчезает каждый кандидат в мужья. Но лучше будет не распространяться долго, а ограничиться замечанием, что Буби лишился ума и речи в четырех зеленых стенах все-таки приветливой гостиной. Будто сам дьявол выжал, как лимон, мозг главного писаря и выцедил из него все мысли, все заранее выученные изречения и трогательные доводы к предстоящему словесному поединку между рыцарем прекрасной девушки и ее отцом. В голове смущенного гостя мелькают лишь отдельные слова - одно из начала, другое из конца блестящей речи, которая должна была поколебать и убедить самого отчаянного пессимиста своей бодрой и светлой философией жизни. Однако, вместо того чтобы разбудить глубоко заснувшую память и припомнить хотя бы что-нибудь из того, что он хотел сказать, Буби все больше рассеивался, оглядывался с испуганным любопытством вокруг и вдруг начинал думать о Бебе.