Алхимик - [200]

Он бросил шлем на ее сумку, и они обнялись так страстно, словно боялись, что какая-то внешняя сила оторвет их друг от друга. Монти приникла к его губам, и перед тем, как заговорить, они долго целовались.

– Коннор, – сказала она, не в силах перевести дыхание. – Ты здесь, у тебя все хорошо!

– Господи, как я беспокоился о тебе! Но ты справилась!

Она прижалась лицом к мягкой коже мотоциклетной куртки Шваба:

– Как ты классно выглядишь в ней. А я и не знала, что ты был в «Ангелах ада».

Коннор улыбнулся, обнял ее и покачал, как ребенка:

– В первый раз за пятнадцать лет я ехал на «сузуки». – При этих словах он осмотрелся, но вокруг было столько народу, что вычислить того, кто наблюдает за тобой, было практически невозможно. Он был уверен, что от Патентного бюро за ним никто не следил. – Есть ли новости о твоем отце… или об Уэнтуорте?

– Нет.

Он поцеловал ее:

– Давай выбираться отсюда, поговорим потом. – Он снова сунул под мышку шлем Шваба, а когда нагнулся взять ее сумку, она внезапно сделала шаг назад, и он увидел, как изменилось выражение ее лица и вспыхнули глаза.

– Куда мы направляемся, Коннор?

– В такое место, где мы будем в безопасности и где будет человек, который, вероятно, сможет найти твоего отца.

– Почему такие тайны?

Сбитый с толку, он смущенно улыбнулся:

– Здесь нет никаких тайн.

– Несколько дней назад ты сказал, что все объяснишь в Вашингтоне. И я здесь, – вызывающе сказала она. – И хочу получить объяснение. Здесь и сейчас.

– Монти, поверь, никаких страшных тайн я от тебя не скрываю. Это просто… – Он вздохнул. – Правда настолько фантастична, что порой я и сам сомневаюсь… поверишь ли ты мне, если я попытаюсь тебе все объяснить.

– А ты попробуй, – сказала Монти. – Расскажи мне, против чего мы выступаем.

– Слушайся меня, – ответил он, – и ты поймешь, во что ввязалась.

101

Коннор свернул с кольцевой и, оказавшись на тихой широкой улице, погнал мотоцикл сквозь пригородные заросли пышной растительности, беспокоясь лишь о том, чтобы не превысить лимит скорости. Поглядывая в боковые зеркала, он не видел, чтобы кто-то висел у него на хвосте.

Несмотря ни на что, он все же испытывал радостное возбуждение и от гонки, и от плотного кольца рук Монти на своей талии. Кроме того, он испытывал ностальгическое желание снова обзавестись такой машиной. Может, когда вся эта дьявольщина кончится, он купит ее себе, мечтательно думал Коннор, и пустится на ней в долгое путешествие туда, где тепло и безопасно. Если они еще будут живы и если в мире найдется для них безопасное место.

На перекрестке он повернул налево и прибавил газу. Теперь его взгляд не отрывался от здания, маячившего в полумиле впереди, от массивной невыразительной высотки. Когда до него оставалась пара сотен ярдов, он притерся к обочине, заглушил двигатель, твердо уперся ногой в землю, удерживая в равновесии нешуточный вес «сузуки», и поднял защитный щиток шлема.

Монти спрыгнула с седла, с облегчением убедилась, что ее сумка, примотанная к решетке сиденья, на месте, стянула шлем и встряхнула копной волос, после чего, согреваясь, потопала ногами. Она основательно замерзла, несмотря на куртку с теплой подкладкой Джулии Шваб, которую натянула поверх своей одежды.

Проследив за взглядом Коннора, она тоже уставилась на высотное здание перед ними. Оно было грязно-коричневого цвета, и с первого взгляда казалось, что это два здания, одно за другим, но, присмотревшись, Монти поняла, что так оно было проектировано, в два яруса, и у заднего несколько этажей возвышались над тем, которое стояло фасадом к ним. Его внушительный размер должен был создавать впечатление величия, но Монти все же подумала, что выглядит оно мрачным и уродливым. Нестройные голоса демонстрантов, собравшихся у главных дверей здания, едва только в них появилась мужская фигура, перешли на скандирование, пока мужчина пересекал тихую улицу по направлению к рядам машин.

Коннор же был на удивление молчалив.

– Что это за место? – спросила она.

Он обнял ее одной рукой, и Монти почувствовала, что Коннор сделал глубокий вдох.

– Я должен привести тебя туда, – сказал он. – Но поверь, для меня нет иного места в мире, где мне было бы так трудно бывать. – Он легко поцеловал Монти в висок, и от нее не укрылось, что его сотрясает дрожь. – Многие люди, – продолжил он, – подчиняют жизнь какой-то идее, она их ведет. Такая одержимость для них выше всего остального – как для твоего отца его исследования. Понимаешь?

Упоминание об отце снова пронзило ее тревогой. Сглотнув комок в горле, она кивнула.

– Он целеустремленный человек – ты сама мне это говорила. Потому что он одержим идеей – опознать и уничтожить гены рака груди. Я знаю, что значит такая страсть. Каждое утро ты просыпаешься лишь с одной мыслью, а по вечерам ложишься в постель все с той же мыслью. С твоим отцом это произошло потому, что он видел, как умирает твоя мать, и забыть это он никогда не сможет. Вот и я кое-что никогда не смогу забыть – поэтому я и понимаю, как он себя чувствует. Твой отец идет своим путем. А я – своим.

Монти буквально оглушило наступившее молчание. На его лице она увидела тронувшее ее выражение печали и мрачной решимости.