Алхан-Юрт; Аргун; Моздок-7 - [7]

Уговорив банку, облизали ложки, выскребли остатки рыбы сухарями. Голода они не утолили, но пустота в желудке немного уменьшилась.

— Ну, что ж, все хорошее когда-нибудь кончается, — философски заметил Артем, — давай закурим.

Закурить они не успели. В ближайших кустах снарядом лопнула раздавливаемая ногой ветка, её треск ударил по напряженным ушам, дернул за каждый нерв в теле.

Артем непроизвольно вздрогнул, моментально покрылся потливой жаркой испариной страха: "Чехи!". Спиной, как сидел, он кинулся на землю, схватил автомат, перекатываясь, сорвал предохранитель. Вентус успел перепрыгнуть через балку, залег рядом с Ситниковым…

Из кустов, цепляясь штанинами за колючки, матерясь и ломая ветки, шумно, как медведь, вывалился Игорь, бормоча что-то про "чертовы чеченские кусты, нерусь колючую…"

Артем выматерился. Поднявшись с земли, начал отряхивать грязь с бушлата, мокрые пожухлые травинки.

Увидев его, Игорь обрадовано раскинул руки:

— Здорово, земеля! А чего здесь связь делает, какими путями? Ты же в штабе должен быть.

— Да вот на охоту выехали. Дураков всяких отстреливаем, которые по кустам шляются как попало.

— Это ты на меня, что ли, намекаешь? — Игорь подошел, ткнул его кулаком в плечо, — ладно не бузи, дай закурить лучше.

Игорь был один из немногих по-настоящему близких Артему людей в батальоне, земеля. Они познакомились еще в Москве, перед отправкой в Чечню.

Тогда было раннее-раннее невыспавшееся зимнее утро. Под ногами хрустел снег, резкий морозный воздух коробил ноздри, а контраст ярких фонарных ламп и ночной мглы резал опухшие после вчерашних проводов глаза.

Артем сошел с подножки автобуса, огляделся на незнакомой остановке — где-то здесь должен был быть Царицынский военкомат. На остановке стоял невысокий кривоногий мужик, пытался прикурить, ладонями прикрывая огонек зажигалки. Рыжее скуластое лицо с редкой порослью выдавало в нем татарскую кровь, раскосые глаза искрились хитрецой.

Артем подошел к нему, спросил дорогу. Тот усмехнулся: "В Чечню, что ли? Ну, давай знакомиться, земеля, — он протянул руку, — Игорь".

Потом, пока их на “Газели” везли в подмосковную часть, Игорь всю дорогу без умолку тараторил, рассказывая о своей жизни, то и дело доставал из внутреннего кармана куртки фотографию дочери и поочередно показывал её то Артему, то водителю, то сопровождавшему их офицеру: ”Смотри, майор, это моя дочка!”. В небольшой сумке, которая была у него с собой, помимо всевозможного солдатского добра оказались ещё и несколько “чекушек”, которые он, одну за одной, к всеобщей радости, извлекал на свет божий, постоянно приговаривая при этом: «Ну, что, пехота, выпьем?”.

…Закурив, они расселись на брониках. Артем затянулся, сплюнул, потер замерзший нос:

— Чечень проклятая. Замерз как собака. Подморозило бы что ли, и то посуше было бы… А у меня под штанами только «белуха» да трусы. Подстежку надевать — сдохнешь, тяжелая, сука, жуть. А штаны не могу никак найти… В ПТВ Вася предлагал, да я стормозил чего-то… Надо было, конечно, сходить.

— Это ты замерз? — Игорь задрал грязную штанину камуфляжа, оголив синюшную, покрытую гусиной кожей ногу. Под штаниной ничего не было. — Четыре часа в луже пролежал, считай, вообще без ничего. Подстежку я еще в Гойтах выкинул. И "белуху" тоже. Там вшей больше чем ниток было. — Игорь пощупал материю, поморщился. — А чего эта тряпка, дерьмо собачье, ни тепла не держит, ни воду. Сделали ли бы что ли брезентовые "комки", ведь так и яйца отморозить можно. А, товарищ капитан? — обратился он к Ситникову.

— Запросто.

— Жаль, костра не разведешь, просушиться бы. Пожрать есть чего-нибудь?

— Нет. Была банка килек… Сам бы чего съел.

— Вот комбат, сука, засунул нас в эту жопу и забыл, полупидор. Хоть бы жратвы прислал. В полку ужин черт-те когда был, могли бы и подвести. Когда нас сменят-то, не знаешь?

— Да уже должны были сменить. А так… По любому до утра оставаться.

Помолчали. Промозглая сырость сковывала движения, шевелиться не хотелось.

— Слыхал, говорят Ельцин от власти отказался.

— Откуда знаешь?

— Говорят, — Игорь пожал плечами. — На Новый год, вроде. По телевизору показывали. Он выступил, сказал, здоровье, мол, больше не позволяет. Конечно не позволяет, столько пить-то.

— А, брехня. Быть этого не может. Чтобы такая сволочь просто так от трона отказалась? Вор он и убийца. Карьерист, ради власти один раз империю развалил, второй раз войну начал, в промежутке парламент танками давил, и вдруг просто так, ни с того ни с сего на покой…. Знаешь, — Артем резко повернулся к Игорю, заговорил с ненавистью в лицо, — никогда не прощу ему первой войны. Ему, гаду, и Паше Грачеву. Мне восемнадцать лет всего было, щенок, а они меня из-под мамкиной юбки в месиво. Как щепку. И давай топить. Я барахтаюсь, выжить хочу, а они меня пальцем обратно… Мать за два года моей армии из цветущей женщины превратилась в старуху. — Артема передернуло, возбуждение его усиливалось — Сломали они мне жизнь, понимаешь? Ты еще не знаешь этого, но тебе тоже. Ты уже мертвый, не будет у тебя больше жизни. Кончилась она здесь, на этом болоте. Как я ждал этой войны! С той, первой, я ведь так и не вернулся, пропал без вести в полях под Ачхой-Мартаном. Старый, Антоха, Малыш, Олег — никто из нас не вернулся. Любого контрактника возьми — почти все здесь по второму разу. И не в деньгах дело. Добровольцы… Сейчас мы добровольцы потому, что тогда они загнали нас сюда силком. Не можем мы без человечины больше. Мы психи с тобой, понимаешь? Неизлечимые. Ты теперь тоже. Только тут это не заметно, здесь все такие. А там это сразу видно… Нет, слишком дорогой у нас царь, тысячами жизней за трон свой заплатил, чтобы вот так вот короной направо и налево разбрасываться.