Альфа и омега - [20]

– Да, но по мере этого приближения создаются новые представления, а старые отбрасываются. В этом и заключается основной принцип человеческой мысли, и, если хотите, прогресс, и я не хотел бы, чтобы его у нас отняли, вернувшись к малопродуктивному заявлению, что мы знаем только то, что ничего не знаем. Ну, и что же дальше? Назад, в пампасы? В дикость? В темноту? – загорячился профессор.

– Боже упаси! Я не пытаюсь лишить человека права на поиск истины. Более того, должно же существовать, хотя бы теоретически, несомненное, неизменное, раз и навсегда установленное знание. Эдакая действительно абсолютная истина. Скажем, если мы признаем: пусть она и недостижима, но вот же, существует идея такой абсолютной истины, а если такая идея возможна, значит, и абсолютная истина должна существовать... Пусть она недоступна нашим человеческим мозгам, и даже пускай она вообще никому недоступна. Но термин есть. Определение дано. Значит, абсолютная истина существует. Не так ли? Кроме того, так ли уж удачен термин «относительная истина»? Ведь более точным был бы термин «частичная истина», – Бэнг потихоньку начинал увлекаться.

– Мне кажется, что понятие абсолютной истины чрезвычайно важно, как путеводная звезда, пусть воображаемая, но ведущая по нужному курсу... – в подслеповатых глазах профессора, обрамленных массивными линзами очков, появился слабый интерес.

– А зачем вам все это? – неожиданно спросил Бэнг. – Ну, существует некая абсолютная истина. Ну, скажем, она никому недоступна. Тогда как же она может стать путеводной? А если нет, тогда в чем смысл ее существования? Мы, люди, – всего лишь операционные системы. Пусть с чувствами, переживаниями... Но все же просто куклы, механизмы, принимающие информацию и выдающие ее обратно. Зачем нам абсолютная истина? Возьмите истину аналитическую, имеющую место тогда, когда приписываемое предмету свойство содержится в самом его понятии. Или истину синтетическую – когда приписывание этого свойства требует внесения дополнительной информации. Это полезные виды истины, которыми удобно оперировать. Разглагольствования же об абсолютной истине, возможно, предмет и занимательный, но, увы, бесполезный.

– То есть вы предлагаете измерять понятия мерой их полезности и отметать бесполезные или пока бесполезные с общепринятой точки зрения? Не ставите ли вы барьер, преграду развитию человеческой мысли? – возразил профессор.

– Ну, не я же эти барьеры установил... – хитро прищурился Бэнг. – Возьмите хотя бы понятие мериксумуса.

– Извините... А что это? – растерялся профессор.

– Да ничего... Я только что придумал это слово. Но, следуя вашей логике, раз я его придумал – значит, оно существует... Желаете, чтобы я дал ему определение? Извольте...

– Пожалуй, не стоит... ведь это бессмысленно...

– Бессмысленно в той же мере, как и утверждение, что если абсолютная истина имеет определение, то она не может не существовать. В таком случае мы натыкаемся на понятие «существование»... Темная история... Ведь «существование» неразрывно связано с реальностью, а реальность – это продукт того, что может быть воспринято нашими органами чувств, нашим сознанием, наконец... Но то, чего нет, или пусть даже и есть, но о существовании чего мы не предполагаем, разумно принять за несуществующее.

– Согласны ли вы, что понятие истины достаточно важно само по себе для того, чтобы возникла необходимость точно определить его?

– С этим трудно не согласиться, – кивнул мистер Бэнг.

– Итак, скажем, что истина – это некая характеристика, обозначающая степень совершенства мысли либо высказывания, позволяющая считать его познанием или знанием, – заученно отчеканил профессор.

– В каком философском словаре вы вычитали такое определение? – насмешливо уточнил мистер Бэнг.

– А вас не удовлетворяет такое определение? Впрочем, я сам пишу эти словари... – несколько раздраженно ответил профессор.

– Нет, не удовлетворяет, – резко произнес Бэнг.

– Почему?

– Вы пытаетесь преподнести мне решение уравнения, оставляя в ответе сплошные неизвестные.

– Отчего же?

– Посудите сами... «Совершенство мысли». Теперь нам нужно дать определение совершенства, и тут нам потребуется «истина». Видите, в чем проблема? Нельзя определять неизвестное через неизвестное, и в конце концов через самое себя...

– Чем ближе к истине, тем совершеннее... – неуверенно пояснил профессор.

– В том-то и дело... Слова, слова, слова... А суть ускользает. А дальше вы, кажется, еще сказали «знание». Опять же, что есть знание, как не нечто, наиболее приближенное к истине? Вот и получается, что ваше с виду стройное и столь стандартное определение не выдерживает критики... Это все равно, что я определю свой мериксумус через какой-нибудь суммерикус... Много ли вам это даст?

– Ну, в таком случае, вы опять лишаете человечество возможности дать определения самым основным понятиям, – возразил профессор и принялся разглядывать ряды книг. Книги в кабинете Бэнга были повсюду. Здесь он в основном держал свои коллекции энциклопедий. Кроме книжного шкафа, содержавшего первое издание Британики конца восемнадцатого века и относительно свежее издание ее же 1999 года в 33 томах, кабинет заполняли стеллажи с французскими и немецкими энциклопедиями.