Альфа и омега - [19]

– Кто начнется? – растерянно спросил Николас, встрепенувшись под напором болтовни с итальянским акцентом. У Бэнга выработался условный рефлекс на голос повара, он ассоциировался у него с приемом пищи.

– Как же, как же... Сегодня будет дождь...

– Для Англии это действительно редкое явление... – съязвил мистер Бэнг. – Я голоден... Что у нас сегодня кроме супа?

– Сегодня пятница... Как всегда... Я достал три дюжины свежайших устриц... Сэр желает, чтобы я открыл бутылку шампанского? На второе – филе Веллингтон, а на сладкое банановый торт.

– Отлично... Я пойду отдохну. Звякни в гонг, когда будет готово...

– Разумеется, сэр, – Джованни приветливо и немного подобострастно улыбнулся.

Николас очень ценил искусство своего повара, а также его способность мигом развеять любую хандру. В десять утра к завтраку, в четыре к обеду Джованни звонил в огромный гонг, установленный в столовой.

Обедал мистер Бэнг в окружении своей немногочисленной прислуги. По правую руку он сажал Джованни, по левую садились рабочие, которые постоянно что-нибудь строили и перестраивали в замке. На другом конце огромного стола обычно сидели уборщица Мэг, экономка Сэндра и личный секретарь мистер Локхарт.

Как ни странно, Бэнгу было хорошо в этой компании. Разговор за обедом завязывался бесхитростный, грубоватые шутки Джованни веселили собравшихся, и Бэнгу тоже было легко и весело. Ему казалось, что эти люди и составляют его семью. Со своими родителями, оставшимися в России, Николас не поддерживал особо теплых отношений, ограничиваясь отправкой им обильной денежной помощи и телефонными звонками пару раз в месяц. Зато о людях, собравшихся за столом, он заботился как о родных, знал по именам всех их домочадцев и всегда брал на себя труд решать их несложные проблемы. С ними Бэнг вел себя на равных, не ждал от них ни благодарности, ни особого уважения к себе, и за это они платили сносным отношением и даже некоторой иллюзией привязанности.

Эти люди были приветливы и бесхитростны, они не спорили с ним о философии и, пожалуй, с радостью намяли бы его оппонентам бока, если бы те посмели появиться на пороге его замка.

ι

Нельзя сказать, что к Бэнгу не приезжали посетители. В последнее время, когда его антинаучная империя окрепла, к нему стали проявлять интерес то те, то другие лица. Бэнг принимал далеко не всех, но так или иначе почти каждый день после обеда в замке кто-нибудь появлялся. Николас приглашал только тех, беседа с кем, как он предполагал, могла быть ему интересна. Вот и сегодня к нему пожаловал профессор из Кембриджа, который тоже слыл весьма несносным критиканом современной науки.

Собеседники расположились в креслах в уютном кабинете с книжными полками до потолка и двумя гобеленами и закурили по сигаре. После обыденных малозначительных фраз родился диалог в стиле забытых диалогов Платона.

– Вы, доктор Бэнг, полагаете, что именно вам и открылась истина... – бормотал профессор, дружелюбно посмеиваясь. – А что, по-вашему, есть истина? Как можно убедиться, что мы ее достигли? Можно ли вообще найти истину?

– Тут, конечно же, все дело в том, каково ваше определение истины, – ответил Николас и в свою очередь улыбнулся.

Профессор молчал. Он разглядывал статуэтки, расставленные по всему кабинету Бэнга. На рабочем столе красовался Гермес высотой с десяток дюймов. На книжном шкафу блистал мускулатурой Геракл. На книжных полках соседствовали Фемида и ссыльный, понурый Наполеон с привязанным к ноге ядром.

– Интересный выбор бронзовых статуэток... – промолвил профессор.

– Вы, кажется, говорили об истине... Насколько же, по-вашему, истинно то, что вы только что произнесли?

– Кажется, вполне истинно... Что же такого неверного я успел сказать о ваших бронзовых статуэтках?

– Всего лишь то, что они не бронзовые. Они выполнены из особой резины...

– Не может быть! Позвольте? – профессор поднялся и взял в руки статуэтку Гермеса. Она была гораздо легче, чем если бы была сделана из бронзы, но внешнее сходство с бронзовой статуэткой было полным.

– Вот видите, профессор, ваши органы чувств и жизненный опыт вас обманули... Итак, что же, по-вашему, является истиной?

– Обычно истиной считается соответствие высказывания или представления некоему критерию проверки на истинность, – растерянно промолвил профессор и поставил статуэтку на место.

– Ну, недаром же различают разные виды истины, – сказал Бэнг.

– А я полагал, что истина должна быть одна... – пошутил профессор.

– Всякая истина относительна... Я не давал бы истине определение, не допускающее ее относительности. Относительность тоже, конечно, иллюзорна. Но абсолютная истина, пожалуй, более иллюзорна, чем истина относительная. Такая истина, которую все мироздание не в силах было бы опровергнуть, скорее всего, нонсенс. Истина в последней инстанции недостижима, и всякое разумное рассуждение не может обойтись без здравой толики агностицизма, скептицизма...

Бэнгу было скучно, но он надеялся, что рано или поздно беседа потечет в интересном ему направлении.

– То есть, говоря банальным языком, к абсолютной истине можно только приблизиться, но достигнуть ее нельзя?