Алёшенька (детективная повесть) - [18]

— Ну, что там? — спросила Оксана, прерываясь от пасьянса, когда Мироненко выбежал из кабинета за водой. — Скоро уже?

— Что ты. Только начали.

Секретарша посмотрела на посетителей приемной: «дескать, видите, товарищи — не вру». Просители снова уткнулись в свои журналы.

Паша схватил весь графин и пяток стаканов.

— Три кофе, ещё Оксаночка, пожалуйста, — велел по громкой связи Виктор Фёдорович.

В кабинете сидели: И.О. начальника уголовного розыска города Одессы, его заместитель Загоруйко, Алёшенька, Галя, Паша Мироненко, Сергей и капитан Стрелянный, его непосредственный начальник — оба из военной прокуратуры. Перед сотрудниками лежали блокноты, куда все всякое записывали. У Виктора Фёдоровича в блокноте, так, чтобы было не видно окружающим, была нарисована во всю страницу Чебурашка с выколотыми глазами. Алёшенька выпил воды, сглотнул и продолжал.

Бракосочетание у Маши и Петра было перед самыми каникулами. Учеба закончилась, нужно было ехать в свадебное путешествие, да Маша вдруг заболела. Пошла носом кровь и разболелась голова. Вызвали врачей, осмотрели, ничего толком не выявили, прописали постельный режим и витамины для укрепления иммунной системы. Жили они пока у её родителей, после Италии будут снимать. Пётр вернулся из турагентства: во второй раз переносили вылет. Вся комната была заставлена подарками, так и не дошли пока руки разобрать. Маша лежала в постели, читала книгу.

— Как здоровье, зая?

— Нормально.

— Перенес на двадцать пятое.

— Я буду здорова, как бык! Ты не сердишься, что я расхворалась?

Он замотал головой, они поцеловались. Пётр сел на её кровать.

— Смотри, смотри, — зашептала Маша, указывая ему на стеллаж. — Я её переставила, так Рица и туда залезла.

На самой верхотуре взгромоздился Лизанькин подарок: фаянсовый Японский кот Манэки-нэко. Согласно поверью, такой кот приносил или удачу, или деньги. В зависимости от руки, которую поднимет. Сначала он стоял на столе, да машина кошка, Рица, вечно играла с ним. Боясь, как бы она не разбила подарок, поставили на шифоньер. Куда там. Проказница и туда забралась, бестия. Теперь кот стоял на самом верху, на последней стеллажной полке.

Хитрая кошка вскарабкалась по гардинам на карниз, и кралась оттуда, высматривая свою добычу. Манэки-нэко страшно ей нравился, словно был измазан валерьянкой. Пётр поморщился, будь его воля, он бы выкинул животное за такие вещи к чёрту: все в квартире ободрала, бестия. Живность он не любил, предпочитая во всем казарменный порядок. Рица застыла в неудобной позе, раскачиваясь на карнизе на одной только лапе, и будто раздумывая: прыгать ей или нет? До своего глиняного собрата она боялась не дотянуться.

Маша едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Пётр понял, что сейчас случится непоправимое. Кошка, наконец, решилась: скакнула и сбила статуэтку. Оба кошачьих полетели вниз: одна — чтобы прыснуть в соседнюю комнату от неминуемого наказания, другой — чтобы разбиться об паркет вдребезги. Маша захохотала. Пётр дернулся подхватить, да не успел.

— Я так и думал, что это случится, — сказал он недовольно, и побрел за совком и шваброй.

«Вот, тварь», — подумал зло.

Под щеткой среди осколков лежало что-то странное. Пётр сел на пол, разглядывая внимательно. И вдруг отдернул руку, будто обжегшись. Маша читала книгу и ничего не видела. Все внутри его перевернулось. Теперь понятно, отчего жена заболела. «Какая же она гадина!» Это был тот самый изотоп из стариковской квартиры: приклеен изнутри пластырем к свадебному подарку. Как же он сразу не сообразил? Вот, сука! Пётр глянул на часы: семнадцать ноль-ноль, через сорок минут Лиза будет возвращаться из Академии. Он вышел в коридор, схватил куртку, взял шарф, и поднял им с пола радиоактивную ампулу.

— Мне нужно срочно ехать, я потом уберу, — сказал он. — Это очень важно, позвонили из училища. Не скучай тут.

— Не волнуйся, милый, я сама все сделаю.

Быстро пошел к дверям, и поскакал по ступеням.

Степан всю неделю караулил Лизаньку у её дома, сидя в одном и том же месте в засаде. После смерти Старика она сильно изменилась. Взгляд её совершенно выцвел, голос вконец осип, лебединая шея согнулась, а голова повисла, будто придавленная тяжким грехом, который оба они совершили. «Милая, милая моя Лизанька». Он и предположить не мог, как гибель насильника измучит её. Он опасался, как бы она не вздумала пойти сейчас в полицию, но не потому вовсе, что боялся за себя, а только — за неё. И отчего-то еще даже больше привязывался в этих мыслях к Лизаньке. «Какая же она хорошая», — думал Степан, с удивлением понимая, как сильно теперь любит.

Каждый вечер он подъезжал к бакалее, парковался метрах в семидесяти от двери, выключал свет, и следил, как она без пятнадцати шесть идет к дому от автобусной остановки. Перекладывает пакет и сумку из руки в руку, достает ключи, отворяет, и входит в подъезд родительской квартиры. Через минуту в окнах зажигался свет. Степан заводил машину и уезжал. Он довозил бы её прямо от музыкальной Академии, если бы она согласилась. Но всякий раз она хотела побыть одной. «Ничего, — думал он с надеждой, — чрез месяц-другой она забудет. А пока: посторожу её измученную душу».