Алеша, Алексей… - [3]
Шурочкины папиросы расхватали в вагоне мужчины, которые уже с утра маялись без курева, а тушенка пошла в общий котел.
В теплушке ночью было душно. Я вылезал из своего угла и ходил около спящего вагона. Хрустел под ногами песок, перемешанный с острыми кусочками шлака и несгоревшего угля.
2
Перед войной я и мои друзья были совсем молодыми. Но долгих планов никто из нас не строил. Все мы понимали, что дело идет к большой войне, и не просто к большой, а такой, какой еще мир не видел.
Еще когда друг мой Юрка учился в девятом классе, он говорил:
— Схватки не избежать.
И насмешливо спрашивал:
— Зачем белить и красить второй этаж, если в первом уже пожар?
Под первым этажом он подразумевал то, что творилось в Европе, под вторым — нашу личную жизнь.
Однако если говорить относительно второго этажа, то слова у Юрки явно расходились с делом: с такими мрачными мыслями он и десятилетку окончил, и в университет поступил, экзамены за первый курс отлично сдал и даже в студентку филфака пединститута, Нонку Брыкову, влюбился. Нонка эта — порядочная задавала, строила из себя нечто слишком уж глубокомысленное, но не об этом речь.
Многое, даже очень многое, ушло из памяти. Целые пласты жизни исчезли, словно остров смыло водой, но один разговор с Юркой я помню отчетливо. Когда мы говорили? Примерно в начале июня 41-го года, через день или два после захвата фашистами Крита. Мы стояли у меня на балконе третьего этажа и смотрели на Волгу, освещенную луной. Вода мерцала вдали, а прямо перед нами лежал кусок булыжной мостовой, освещенный фонарем, уснувшие старые дома, небольшой железнодорожный мост и справа белые корпуса Второй советской больницы, где работала моя мама. Все было знакомо с самого детства. Из центра города, из Липок, доносились звуки танго «Брызги шампанского». Юрка, вслушиваясь в слабые звуки музыки, курил. Когда он затягивался, красный огонек папиросы освещал его губы и пальцы.
— Они придут и сюда, — сказал он.
— Не может быть, — возразил я. — Договор о ненападении… И вообще…
— Что «вообще»? — спросил Юрка и, не дождавшись ответа, опять продолжал: — Обидно только, что не все из нас увидят, чем это кончится.
Я пытался возразить ему, но в таких вопросах он был сильнее меня. Да и возражал я больше потому, что очень уж не хотелось соглашаться.
В Доме книги, в витрине, висела большая политическая карта восточного полушария. Около нее всегда толпились люди. По карте мы следили за тем, как распространяется по Европе пламя войны. С каждым днем опасность вырисовывалась все отчетливей. Падение Польши, «странная война», Дюнкерк, захват немцами Дании и Норвегии, оккупация Бельгии и Голландии, капитуляция Франции, захват Югославии и Греции… И теперь — Крит…
Возвращаясь с работы домой, я останавливался иногда на пороге, окидывал взглядом большую комнату: старинный платяной шкаф, мамин продавленный диван, тумбочка с треснутым зеркалом и мозеровским будильником, украинский домотканый ковер на стене, ветка жасмина и кустики цветущей герани на подоконнике… Я думал: «Придет война, и ничего этого не станет?»
В нашем большом новом доме двери располагались одна за другой: сначала Юркина, затем Шурочкина, а потом наша. Наш длинный странный дом напоминал белый океанский корабль. Вокруг горбатились как волны потемневшие крыши старых домов. Задуман он был с причудами, с невиданной дотоле экономией пространства и строительного материала — один коридор обслуживал два этажа, поэтому рядом расположенные квартиры находились одна над другой. Открывая свою дверь, я спускался по лестнице вниз, а Шурочка, напротив, взбиралась наверх. Ее квартира располагалась над нашей, и каждое утро я слышал, как она под радио делает зарядку, бегает на месте и подпрыгивает в такт музыке. И каждое утро я представлял ее себе…
Но о Шурочке потом. Сперва о Юрке.
Юрка был отличный парень, и я изо всех сил старался походить на него. Однако походить далеко не всегда удавалось. Во-первых, он писал стихи, чего я никак не мог. И писал здорово. У меня долго хранилась его общая тетрадь, и хотя она потом затерялась, я запомнил одно стихотворение. Начиналось оно так:
А кончалось следующими словами:
Мне его стихи нравились. Не укладывалось только, что посвящались они почти все Нонке Брыкиной. Как бы Юрка к ней ни относился, все же не стоила она таких стихов…
Кроме того, он рисовал. Правда, только карикатуры. Помню, здорово получился у него Гитлер в смирительной рубашке, шагающий церемониальным маршем впереди своих войск. Как потом стало известно, он вовсе не шагал, а сидел в своем Вольфшанце, в Восточной Пруссии, в дремучем лесу, охраняемый овчарками и автоматчиками.
Вместе с Юркой мы поступали в университет, но его приняли, а меня — нет. Провалил я тот самый предмет, которого нисколько не боялся — географию. И сам виноват: накануне экзамена ночь напролет читал книгу Гофмана «Эликсир дьявола». На истфак я подался «за компанию» с Юркой. Никакого увлечения историей у меня не было. Так что когда провалился, то особенного горя не почувствовал. Мама, правда, расстроилась, и советовала переправить документы в педагогический, но я наотрез отказался. Хотелось скорее поступить работать, встать на свои ноги. И, честно говоря, дело было вовсе не в географии. Юрка всегда был умнее и начитаннее меня. Оно и понятно: у него отец — врач, мать — учительница, и книг дома что в библиотеке, а у меня мать всего-навсего медсестра, отец умер, а книг мы почти не покупали. В моей комнате на шаткой этажерке располагались желтые книжки Салтыкова-Щедрина, красный пухлый томик Гейне, три объемистых книги Брема, Оскар Уайльд, Лермонтов, Глеб Успенский, несколько сборников «Падение царского режима», «Земля» Элизе Реклю и много учебников и задачников, особенно по геометрии, которая мне нравилась. Отчетливо помню, что между страниц Гейне была кем-то много лет назад вложена настурция. Она была сухая, хрупкая, уже без запаха.
В книгу пошли повесть «На исходе зимы» и рассказы: «Как я был дефективным», «„Бесприданница“» и «Свидание».
В центре повести Леонида Гартунга «Порог» — молодая учительница Тоня Найденова, начинающая свою трудовую жизнь в сибирском селе.
Опубликовано в краеведческом альманахе «Томская старина» № 2 (4) 1992 г.
Член Союза писателей СССР Леонид Гартунг много лет проработал учителем в средней школе. Герои его произведений — представители сельской интеллигенции (учителя, врачи, работники библиотек) и школьники. Автора глубоко волнуют вопросы морали, педагогической этики, проблемы народного образования и просвещения.
Книги прозаика Л. А. Гартунга хорошо известны томичам. Педагог по профессии и по призванию, основой своих произведений он выбрал тему становления характера подростка, отношение юности к проблемам взрослых и участие в решении этих проблем. Этому посвящена и настоящая книга, выход которой приурочен к семидесятилетию писателя.В нее включены две повести для подростков. Герой первой из них, Федя, помогает милиции разоблачить банду преступников, вскрывающих контейнеры на железной дороге. Вторая повесть — о детях, рано повзрослевших в годы Великой Отечественной войны.
В центре повести Леонида Гартунга «Зори не гаснут» — молодой врач Виктор Вересов, начинающий свою трудовую жизнь в сибирском селе. Автор показывает, как в острой борьбе с темными силами деревни, с людьми — носителями косности и невежества, растет и мужает врач-общественник. В этой борьбе он находит поддержку у своих новых друзей — передовых людей села — коммунистов и комсомольцев.В повести, построенной на острых личных и общественных конфликтах, немало драматических сцен.На глубоком раскрытии судеб основных героев повести автор показывает трагическую обреченность тех, кто исповедует философию «жизни только для себя».
Повесть посвящена острой и актуальной теме подростковых самоубийств, волной прокатившихся по современной России. Существует ли «Синий кит» на самом деле и кого он заберет в следующий раз?.. Может быть, вашего соседа?..
«Посиделки на Дмитровке» — это седьмой сборник, созданный членами секции очерка и публицистики Московского союза литераторов. В книге представлены произведения самых разных жанров — от философских эссе до яркого лубка. Особой темой в книге проходит война, потому что сборник готовился в год 70-летия Великой Победы. Много лет прошло с тех пор, но сколько еще осталось неизвестных событий, подвигов. Сборник предназначен для широкого круга читателей.
Первый том настоящего собрания сочинений посвящен раннему периоду творчества писателя. В него вошло произведение, написанное в технике импрессионистского романа, — «Зеленая палочка», а также комедийная повесть «Сипович».
Это книга об удивительном путешествии нашего современника, оказавшегося в 2057 году. Россия будущего является зерновой сверхдержавой, противостоящей всему миру. В этом будущем герою повести предстоит железнодорожное путешествие по России в Москву. К несчастью, по меркам 2057 года гость из прошлого выглядит крайне подозрительно, и могущественные спецслужбы, оберегающие Россию от внутренних врагов, уже следуют по его пятам.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пересматривая рассказы этого сборника, я еще раз убедился, что практически все они тесно касаются моих воспоминаний различного времени. Детские воспоминания всегда являются неисчерпаемым источником эмоций, картин, обстановки вокруг событий и фантазий на основе всех этих эмоциональных составляющих. Остается ощущение, что все это заготовки ненаписанной повести «Моя малая родина».