Ален Делон без маски - [11]

Действие в пьесе происходит в Парме в 1540 году, когда там царили князья (герцоги) Висконти. Своей постановкой Лукино протягивал руку предкам. Он с огромным увлечением работал над пьесой, в которой бурлили сильные страсти. Влюбленная в брата Джованни, Аннабелла решает для виду выйти замуж за одного из своих поклонников, Сорано. Тот довольно быстро узнает, что она ему изменяет – да с кем! – с собственным братом. Сорано устраивает бал, на котором намерен рассчитаться с соперником и изменницей женой. Но Джованни узнает о его замысле и, чтобы избавить любимую сестру от позора, убивает беременную от него Аннабеллу. Во время дуэли с Сорано он убивает и того, а сам погибает от руки его слуги.

Могли ли молодые актеры не вложить свои личные чувства в такие, скажем, реплики: «За каждый твой взгляд я готова ответить десятью, за каждую твою слезу – заплатить двадцатью своими слезами!» – восклицала Аннабелла, а Джованни отвечал ей: «Пойдем! После стольких пролитых слез нам надо научиться улыбаться, любить друг друга!»

В своей, уже цитированной, книге «Я, Роми» Роми Шнайдер подробно рассказывает, как происходили репетиции, какого труда ей стоило побороть страх. Ведь Лукино Висконти предъявлял особые требования к Ромине, как он ее называл, уверенный, что она рано или поздно преодолеет языковой ступор. И оказался прав. Наступит день, когда Роми заиграет сложнейшую роль Аннабеллы в полную силу, заражая своей страстной игрой и такого «зеленого» актера, как Ален Делон.

Но перед премьерой, когда уже многие побывали на прогонах, Роми ожидало еще одно испытание: ее увозят в больницу с приступом аппендицита. Многие думают, что спектакль не состоится вовсе, и ошибаются. Через две недели с бандажом на пояснице Роми выходит на сцену. В той овации, с которой ее встретили, была, конечно, дань ее актерскому мужеству. Пресса же в своих оценках спектакля разделилась. Самыми строгими оказались критики газет «Монд» и «Фигаро», находившие в спектакле одни недостатки, постановочные излишества. В частности, дотошные газетчики установили, что за роскошное манто для героя Делона было уплачено… два миллиарда (старых, дореформенных, конечно) франков. Но другие критики были иного мнения. Газета левой интеллигенции «Леттр франсез» провозглашала рождение в лице Делона нового трагического актера. «Красивый юноша стал мужчиной. Он освободился от любительства, и на сцене, и на экране перед нами настоящий актер, способный испытывать мучения, опустошенность, забыть о том, что надо не столько нравиться, сколько увлекать», – написал критик еженедельника. Те, кто видел не одни недостатки, были уверены, что через несколько представлений оба молодых актера заиграют в полную силу. И не ошиблись.

Среди особо строгих судей в зале оказался приглашенный на премьеру известный советский кинорежиссер С.И. Юткевич. Позднее он напишет: «Если Роми Шнайдер застенчиво, но мило лопотала текст, как прилежная ученица на экзамене в театральной школе, то Делон с трудом выдавливал слова, обливаясь потом, и еле передвигал свое одеревеневшее от страха тело – вдвоем они представляли жалкое зрелище. В результате их освистали, спектакль закончился провалом…»

Жаль, что С. Юткевич не побывал на более позднем представлении. Потому что французская критика, весьма склонная потанцевать на трупе, если только такая возможность представляется, высоко оценивала потом набиравший силу спектакль. «Именно тогда, – писала Роми Шнайдер позднее, – я почувствовала: это моя профессия. Как ни прекрасны были некоторые из моих прежних ролей в кино, полную возможность для самовыражения мне принес театр». Что касается Делона, то он не ожидал, что работа над ролью в театре будет такой тяжелой для него. Он скажет, что «в театре не чувствовал себя дома». И еще скажет в «Синетелеревю» в 1961 году, что самыми трудными для него были сцены с «переживаниями», все то, что, по словам Лукино, «идет от живота». Он с трудом привыкал к костюму, открывавшему, по его словам, «дрожащие куриные икры». Позднее в фильме «Знаменитые романы» подобный костюм и обтягивающие чулки снова подчеркнут его худые и кривоватые ноги, и он постарается их как можно реже демонстрировать зрителю.

Конечно, Лукино Висконти видит, насколько игра Роми глубже и сильнее, чем актерские потуги достаточно неопытного Алена Делона. Но он много и упорно работал с ним, зная сильные и слабые стороны своего любимца. Подчас срывался, кричал на него, не вызывая со стороны Делона ни ропота, ни протеста. И это сказалось на результате. О том, что актеров освистали, как писал Юткевич, я не читал больше нигде. Возможно, режиссер преувеличивал. Сам Ален Делон позднее рассказывал:

«На сцене Роми была дома. Я же пришел туда из армии и мясной лавки отчима (…). Но рядом был Висконти. В течение месяца мы репетировали „по итальянски“, то есть за столом читали пьесу. Лукино дирижировал нами, давал указания, подсказывал интонации. Он производил на всех огромное впечатление, ибо умел добиваться от актера того, чего хотел, умел поместить его на сцене наилучшим образом. Мы с Роми тогда очень любили друг друга. Играть с человеком, которого любишь – совсем иное дело, нет надобности ничего форсировать. Похоже, я все же сумел интегрироваться в мире, который тогда был мне чужим. Но я чувствовал, что мне еще не хватает знания многих вещей… Мне кажется, я многому научился, работая с Висконти. Лично я считаю, что играть перед камерой „кусками“, в том порядке, в котором они расположены в режиссерском сценарии, играть целиком всю пьесу на сцене, отвечая только за себя в физическом и моральном смысле, – очень разные вещи. В театре надо все делать самому. Я понял, что мне следовало научиться ходить, двигаться. Ведь в кино вместо нас двигается камера. Поначалу я в своем невежестве искренне верил, что это будет не так трудно, что опыт в кино поможет мне обрести уверенность в театре. Должен признать, что и теперь я не чувствую себя уверенно на сцене. Главную сложность для меня составляло не умение двигаться, не диалоги, а необходимость раскрыть, выплеснуть эмоции, обнажить перед зрителями внутренний мир своего героя. Я следовал всем указаниям Висконти, ибо он всегда был прав и мы, актеры, должны были это знать. Да, для меня самым трудным и восхитительным казалось его требование раскрыть на сцене свое „нутро“, как выражался Лукино!»