Алексиада - [177]

Книга XV

1. Так поступил самодержец с Филиппополем и манихеями. Затем варвары приготовили для него другой горький напиток. Султан Сулейман[1485] замыслил вновь разорить Азию и вызвал войска из Хорасана и Алеппо на случай, если ему придется встретиться с сильным сопротивлением самодержца. Когда намерение Сулеймана стало до конца ясно императору, последний решил подойти с войском к Иконию и вступить с султаном в жестокую битву, ибо там находился султаникий Килич-Арслана[1486]. Алексей вызвал воинов из чужеземных стран, призвал большое число наемников и собрал отовсюду свое войско. В то время как оба полководца разрабатывали планы нападения друг на друга, самодержца постигла его обычная болезнь ног. Со всех сторон стекались воины, но не все сразу, а «по капле», ибо отечества воинов находились далеко. Болезнь же не только не позволяла Алексею приняться за исполнение его намерения, но даже мешала ему ходить. Прикованный к постели, он не столько был удручен болезнью ног, сколько необходимостью отложить наступление на варваров. Это не укрылось от варвара Килич-Арслана; без зазрения совести опустошал он всю Азию и совершил семь набегов на христиан.

Никогда еще боль так не мучила самодержца. Болезнь раньше обычно обрушивалась на него через большие промежутки времени, но в тот раз она мучила его не периодически, а непрерывно, и приступы следовали один за другим. Однако люди {399} Килич-Арслана считали страдания Алексея симуляцией — не болезнью, а медлительностью и легкомыслием под предлогом боли в ногах. Поэтому они часто жестоко насмехались над императором и во время выпивок и попоек как прирожденные ораторы разглагольствовали о болезни ног императора. Болезнь ног стала для варваров темой комедии. Они изображали персонажи врачей, слуг императора, выводили на сцене самого императора покоящимся на ложе и вышучивали его. Во время подобных представлений среди варваров поднимался громкий смех. Это не осталось тайной для самодержца, он кипел гневом и горел желанием начать против них войну. Вскоре, когда боль немного утихла, он пустился в намеченный путь. Император переправился на Дамалис, пересек пролив между Кивотом и Эгиалами, достиг Кивота, а оттуда в ожидании прибытия отрядов и вызванного им наемного войска отправился в Лопадий.

Когда все собрались, он со всем войском выступает оттуда и прибывает в крепость кира Георгия, находящуюся рядом с Никейским озером, а оттуда — в Никею; затем через три дня он возвращается назад к мосту Лопадия[1487] и разбивает свой лагерь у источника, носящего имя Карика. Намерение императора заключалось в том, чтобы сначала через мост переправилось войско, которое разбило бы палатки в удобном месте, а затем через тот же мост перешел он сам и установил императорскую палатку в расположении войска. Однако коварные турки, грабившие равнину у подножий Лантиан и так называемой Котирекии[1488], узнали о наступлении самодержца, испугались и сразу же зажгли много костров, чтобы создать впечатление присутствия большого войска. Костры освещали воздух и пугали неопытных людей, однако самодержца они: не устрашили. Затем турки со всей добычей и пленными ушли оттуда. Император утром поспешил на (уже упомянутую)[1489]равнину, стремясь застать там неприятеля, но упустил добычу. Найдя многих ромеев еще с признаками жизни, а многих уже мертвыми, он, естественно, был охвачен скорбью и пожелал преследовать турок. Однако, дабы не упустить всей добычи — ведь все войско не могло быстро настичь беглецов, — он разбивает лагерь возле Пиманина, сразу же отбирает храбрых легковооруженных воинов, поручает им преследовать варваров и показывает, какой дорогой надлежит двигаться за злодеями. Воины настигли варваров с их добычей и пленными в месте, которое местные жители называют Келлия[1490], как огонь, набросились на них, с большинством расправились саблями, некоторых взяли в плен, забрали всю добычу и, одержав боль-{400}шую победу, вернулись к самодержцу. Император встретил их, узнал о полном поражении врагов и возвратился в Лопадий. Там он провел целых три месяца, частично из-за отсутствия воды в землях, через которые должен был проходить (дело было летом[1491], и стояла невыносимая жара), частично поджидая не успевшие подойти отряды наемного войска. Когда все собрались, он снялся с лагеря, разместил все войско на хребтах Олимпа и даже занял Аэр[1492], расположенный у так называемой Малагины.

В это время императрица находилась в Принкипе[1493], дабы иметь возможность быстрей получать известия о самодержце, который вернулся в Лопадий. Император, как только прибыл в Аэр, послал за ней императорскую монеру; во-первых, Алексей постоянно опасался приступа болезни ног, во-вторых, боялся внутренних врагов в своем войске и потому нуждался в заботливом внимании императрицы и в ее глазах, не знающих сна.

2. Не прошло и трех дней, как утром явился императорский спальник и остановился около императорского ложа. Императрица проснулась, увидела его и сказала: «Он принес нам весть о наступлении турок». Спальник начал было говорить, что турки подошли к крепости Георгия, но императрица жестом заставила его замолчать, дабы не разбудить самодержца. Алексей слышал их разговор, однако не шелохнулся и ничем не выдал себя. С восходом солнца он обратился к своим обычным делам, целиком уйдя в заботы о предстоящем. Не прошло и трех часов, как прибыл новый посланец с сообщением о приближении варваров. Самодержица находилась еще с самодержцем; она, естественно, испытывала страх, но подчинялась воле мужа. Когда же император с императрицей отправились завтракать, прибыл еще один посланец, весь в крови; он бросился в ноги самодержцу и стал клятвенно заверять, что опасность нависла над головой и варвары уже подходят. Самодержец немедленно велел самодержице вернуться в Византий. В глубине души она испытывала страх и опасения, но ни словом, ни видом не выдала своей боязни. Как та, воспетая в притчах Соломона женщина