Алексиада - [176]
9. Во время этих событий, когда словопрения с манихеями были в разгаре, явился некий человек с берегов Истра и сообщил о переправе куманов. Император с бывшими при нем воинами без всякого промедления отправился к Данувию. Прибыв в Видин и не застав там варваров (узнав о приближении самодержца, они переправились назад), император немедленно отобрал храбрых воинов и приказал им преследовать варваров. Переправившись через Истр, они немедленно двинулись вслед за варварами. Они преследовали их в течение трех суток, но видя, что куманы на кожаных плотах, которые они несли с собой, переправились через реку, протекающую за Данувием, вернулись ни с чем к самодержцу.
Император был огорчен, что его войско не настигло варваров, однако счел частичной победой уже то, что ему удалось отогнать варваров одним звуком своего имени и обратить многих еретиков из манихейской ереси в нашу веру; таким образом он воздвиг двойной трофей: над варварами — благодаря оружию, над еретиками — благодаря благочестивым речам. И вот он вновь вернулся в Филиппополь и, немного отдохнув, опять обратился к битвам. Он ежедневно призывал к себе Кулеона[1476], Кусина и вместе с ним Фола — руководителей манихейской ереси, похожих на остальных еретиков, но умелых {397} защитников своего лжеучения, недоступных слову убеждения, умевших весьма ловко извращать и превратно толковать священное писание, и вступал с ними в словесные битвы. Можно было наблюдать двойную битву: император прилагал все силы для их спасения, а они спорили ради кадмовой победы. Они стояли втроем и, как кабаны оттачивают зубы, оттачивали аргументы один другому, желая разорвать доводы императора. Если какой-нибудь аргумент ускользал от Кусина, его находил Кулеон, а если испытывал затруднения Кулеон, вступался Фол; как огромные набегающие друг за другом валы обрушивались они один за другим на доводы и положения императора. Как паутину сметал самодержец возражения этих нечестивцев и сразу же затыкал им рот. Ему, однако, не удалось их убедить, и, наконец, придя в отчаяние от глупости этих людей, император отправил их в царицу городов и предназначил для их поселения портики, окружающие Большой дворец. Но «охота» императора не кончилась полной неудачей, хотя ему пока и не удалось «подстрелить» словами предводителей манихеев; ежедневно он обращал к богу сотню, а то и больше еретиков, так что общее число тех, кого ему удалось «подстрелить» раньше и кого он уловил своей речью теперь, составили многие тысячи людей.
Но зачем говорить и распространяться о том, что известно всему миру, чему свидетели — Восток и Запад? Ведь Алексей различными способами обратил в нашу православную веру целые города и области, погрязшие в различных ересях. Людям высокопоставленным он пожаловал богатые дары и записал их в число отборных воинов. Что же касается людей простого звания, в том числе земледельцев, проводящих жизнь у плугов и быков, то он собрал их всех вместе[1477], с женами и детьми, и построил для них город вблизи Филиппополя на противоположном берегу реки Гебра; туда он переселил их и назвал город Алексиополем или, как он чаще именуется, Неокастром[1478]. Тем и другим император (и в этом его особая заслуга) выделил пашни, виноградники, дома и недвижимое имущество. Он не оставил эти дары без подтверждения подобно садам Адониса, сегодня цветущим, а завтра увядающим[1479]; он подкрепил дары хрисовулом[1480] и постановил, что полученное в награду имущество принадлежит не только им самим, а может быть передано их детям и детям их детей; если же детей нет, дары наследуют жены[1481]. Вот каким образом оказывал благодеяния Алексей[1482]. Но хватит об этом, хотя большая часть событий и опущена мною[1483]. Пусть никто не упрекнет мою историю в том, что ее содержание пристрастно. Ведь живы многочислен-{398}ные свидетели событий, о которых я рассказываю, — они не преминули бы обличить меня во лжи.
Самодержец, сделав все необходимое, выступил из Филиппополя и переселился в царицу городов. И снова начались у самодержца непрерывные бои и прения со сторонниками Кулеона и Кусина. Алексей одолел Кулеона, казавшегося более разумным и способным следовать слову истины, и превратил его в смиренную овцу нашего стада. Но Кусин и Фол впали в неистовство и, хотя речи императора обрушивались на них, как молот на железо, оставались железными, отвернулись от императора и не поддались его речам. Поэтому император заключил их как самых зловредных из всех манихеев и явно приближающихся к помешательству, в так называемую Элефантинскую тюрьму[1484] и, щедро снабдив всем необходимым, оставил умирать под тяжестью собственных грехов.
