Алексей Яковлев - [6]

За пять лет до смерти на пяти листах почтовой бумаги мелким убористым почерком написал Григорий Иванович свои воспоминания. К сожалению, до нас они дошли только в пересказе газеты «Санкт-Петербургские ведомости», опубликовавшей очерк, посвященный Жебелеву, в 1857 году — через неделю после кончины Григория Ивановича. Оригинала его воспоминаний найти не удалось. Но и в газетном пересказе, обильно оснащенном цитатами, они представляют большой интерес.

Торговавший неподалеку от лавки Шапошникова, Григорий Жебелев еще до знакомства с Алексеем Яковлевым почувствовал к театру непреодолимую страсть. Побывав на представлении «Димитрия Самозванца» Сумарокова с актером Шушериным в главной роли, он, по собственному признанию, «совершенно обезумел». «Этим „Самозванцем“, — рассказывал он, — бредил я наяву и во сне… На первые же деньги купил трагедию, выучил ее всю наизусть и декламировал, стараясь подражать Шушерину… дома и на улице, так что прохожие стали принимать за сумасшедшего».

«С тех пор, — комментируют рассказ Жебелева „Санкт-Петербургские ведомости“, — страсть к театру не оставляла его, особенно после представления „Магомета“ Вольтера, и, не имея денег, чтобы покупать себе билеты в раек, часто молодой человек карабкался снаружи к окошкам, откуда была видна часть сцены, или в антрактах, пользуясь теснотой, втирался gratis[4] с входившей публикой».

Дружба Яковлева с Жебелевым не была случайной. «Охота к чтению, — продолжают свой пересказ „Санкт-Петербургские ведомости“, — сблизила будущих артистов. Они по целым дням разговаривали, читали вместе, так что Шапошников… возненавидел Жебелева, видя, что он постоянно вместе с его шурином, и полагая, что Жебелев сбивает его с пути. В это время попался молодым людям какой-то журнал, где был переведен монолог из „Кориолана“ Шекспира, и вдохновленные в подражание, они, оба самоучки, пустились писать трагедии. Яковлев написал два действия, Жебелев пять. Судьею своих произведений они выбрали купца-соседа, страстно любившего стихи, Федора Ивановича Милова, но он, прочитав обе трагедии, не высказал своего мнения. Тогда они обратились к Шушерину, которого знал несколько Жебелев, потому что Зеленков[5] шил на него платье, считая правилом, что актеру следует шить в долг. Шушерин прочитал трагедии, но тоже не сказал об них ни слова. Между тем они все чаще и чаще виделись; когда запирались лавки, Яковлев заходил на квартиру к Жебелеву, и они вместе декламировали „Димитрия Самозванца“ и „Магомета“. Потом это их уже не удовлетворяло, они стали костюмироваться: Яковлев сделал Жебелеву из папки корону с пухом, бусами и фольгой и из одеяла устроил порфиру. Этот костюм служил и для Магомета и для Димитрия. Яковлев до сих пор ни разу не был в театре и все расспрашивал Жебелева о том, как играют актеры.

— Ну, когда один говорит на сцене, то другой, слушающий, изъявляет ли мимикой, что он понимает мысль говорящего, что он разделяет ощущения его, или просто стоит столбом?

— Разумеется, да, — отвечал Жебелев.

И Яковлев во время чтений его старался придавать своему лицу всевозможные выражения. В обеденное время, когда в лавке не было покупателей и Шапошников уходил к себе, — временная сцена переносилась в лавки, и в одно из этих представлений Жебелев, в пылу вдохновения, рассказывая, как он убил Зопира палочкой, которою он выколачивал пух из шляп, расшиб в кровь Яковлеву лицо под самым глазом; с этих пор представления прекратились. Сознав в себе крайнюю неспособность к торговле, Жебелев попытался вступить на сцену; для этого, оставя лавку, обратился к Шушерину…»

Большая и емкая по фактам цитата, вероятно, не нуждалась бы в комментарии, если бы не одно обстоятельство, на которое следует обратить внимание: знакомство Жебелева, а затем и Яковлева со знаменитым уже в те годы актером Яковом Емельяновичем Шушериным. Вскоре, в 1791 году, Жебелев уедет вместе с ним в Москву. На первых же порах, воспользовавшись кое-какими советами актера, он организовал домашнюю «труппу» из четырех человек. Кроме него самого в нее вошли его старший брат и двое приятелей: Милов и Яковлев. «Труппа» Жебелева принялась разыгрывать сцены из идущих на петербургской сцене и напечатанных трагедий.

Любопытно, что Яковлеву, несмотря на высокий рост, доставались женские роли. Объяснить это можно тем, что он был на несколько лет моложе своих партнеров. И вполне естественно, что братья Жебелевы поделили между собой в пьесе Сумарокова роли Самозванца, Георгия (обе их играл Григорий Иванович) и Шуйского (ее исполнял его старший брат). Яковлеву же пришлось изображать страдания печальной Ксении. Да и в «Магомете» он с таким жаром декламировал речи главной героини Пальмиры, что однажды во время репетиции в лавке Шапошникова вдребезги разбил остекленный прилавок, причем поранил себе руку и вдобавок получил потом соответствующую «мзду» от опекуна.

Все биографы свидетельствуют о непримиримо враждебном отношении Шапошникова к театральным пристрастиям своего подопечного. «По строгости опекуна, — сообщает один из первых жизнеописателей Яковлева, Павел Свиньин, — Яковлев являлся к товарищам своим только в праздники, когда хозяин его уезжал в гости. Зрители их были не только домашние, но и соседи…» Репетировали они, а иногда и представляли трагедии либо в доме Жебелева, либо в лавке Милова, находившейся на втором этаже дома, где снимал помещение для торговли и Шапошников.