Алексей Толстой - [46]
На Ремизова, который участвовал в обоих маскарадах, пало обвинение в том, что хвост отрезал он.
6 января Чеботаревская писала Ремизову:
«Уважаемый Алексей Михайлович!
К великому моему огорчению, узнала сегодня о происхождении Вашего хвоста из моей шкуры (не моей, а чужой — ведь это главное!). Кроме того, не нахожу задних лап. Неужели и они отрезаны? И где искать их? Жду ответа. Шкуру отдала починить, — но как возвращать с заплатами?
Ан. Чеботаревская»>{205}.
Ремизов ответил ей два дня спустя пространным оправдательным письмом:
«Многоуважаемая Анастасия Николаевна!
Я очень понимаю Ваш гнев и негодование. Пишу Вам подробно, как попал ко мне хвост. 2-го я пришел к гр. А. Н. Толстому. У Толстого застал гостей — ряженых. Какой-то офицер играл, а ряженые скакали. На ряженых были шкуры. Дожидаясь срока своего — чай пить, стал я ходить по комнате. На диванах разбросаны были шкуры. Среди шкур я увидел отдельно лежащий длинный хвост. Мне он очень понравился. Я его прицепил себе без булавки за штрипку брюк и уж с хвостом гулял по комнате.
Пришел А. Н. Бенуа. Видит, все в шкурах, вытащил какой-то лоскуток и привязал к жилетке. Тут ряженые стали разыгрывать сцену, и все было тихо и смирно — никто ничего не разрывал и не резал. Меч острый японский по моей просьбе — боюсь мечей всяких в руках у несмелых — был спрятан.
Уходя от Толстого, попросил я дать мне хвост нарядиться. Толстой обещал захватить его к Вам, если я прямо пойду к Вам. 3-го я зашел к Толстому, получил от него хвост, прицепил его без булавки и поехал к Вам.
У Вас, когда надо было домой, я снял хвост и отдал его Алексею Николаевичу.
Я взял хвост таким, каким мне его дали. Я его не подрезывал. С вещами я обращаюсь бережно. И нет у меня привычки (глупой, меня раздражающей) вертеть и ковырять вещи. Лапок я тоже не отрывал. И не видал. Очень все это печально.
А. Ремизов»>{206}.
День спустя пришел ответ от Чеботаревской, которая на этот раз взвалила всю вину за недоразумение на Толстого, а точнее, на его жену:
«Уважаемый Алексей Михайлович!
Вы меня простите, пожалуйста, если Вы в резке шкуры не повинны, но я письмо получила от г-жи Толстой на следующий день, что «хвост отрезал Ремизов в ее отсутствие» — что меня и повергло и в изумление, и в печаль. Я 3 дня разыскивала такую шкуру и купила новую.
А. Ч.»>{207}.
Однако конфликт на этом исчерпан не был, и в бой пошла тяжелая артиллерия — Сологуб и Толстой. Если доверять воспоминаниям Софьи Исааковны, чья честь оказалась задетой, ибо именно она оказалась в роли злодейки, оклеветавшей ни в чем не повинного Ремизова, Чеботаревская и Толстой испытывали друг к другу неприязнь, и несчастный хвост, прицепленный к ремизовскому заду, оказался предлогом свести счеты: «Алексея Николаевича же в доме Сологуба забавляла и вместе с тем немного раздражала хозяйка, окружавшая смешным и бестактным культом почитания своего супруга, который медленно и торжественно двигался среди гостиной, подобно самому Будде»>{208}.
Софья Исааковна здесь лицо заинтересованное и пристрастное, и не очень понятно, почему, если между Толстым и Сологубом существовала напряженность, он был приглашен к нему в дом, почему просил Чеботаревскую раздобыть обезьянью шкуру и она его просьбу выполнила. Да и к Сологубу Толстой относился с большим почтением. В библиотеке Федора Кузьмича хранятся по крайней мере три книги молодого графа с авторскими посвящениями:
«Милый Федор Кузьмич, не судите строго, ради Бога. А если осудите, меня на этом и том свете погубите. Ваш Толстой. 15.12.1910»>{210}.
«Милому Федору Кузьмичу от нежно его любящего Толстого, чтобы не очень ругал меня зверски. Хотя я знаю, что вы не сердитый, а все-таки страшно. Написал с удовольствием гр. А. Толстой»>{211}.
Так же трудно предположить, чтобы Толстой имел что-либо против Чеботаревской. Логичнее предположить, что Анастасия Николаевна раздражала не столько Толстого (человека в общем-то снисходительного, что искупало его собственную бесцеремонность), сколько саму Софью Дымшиц, и две дамы испытывали друг к другу острую неприязнь
