Алексей Толстой - [19]

В свои 15–16 лет Толстой учился уже не в Сызрани, но в Самаре, куда ему удалось перевестись в 1898 году. Весь учебный 1898/99 год семья жила порознь — мать с сыном в городе, а Востром — в Сосновке; потом хутор был продан и Алексей Аполлонович купил в Самаре дом, где ныне расположен литературный музей.

Жизнь в Самаре сильно отличалась от сызранской. Это был большой культурный город. Востром и его жена были уже не помещиками, но горожанами, городской интеллигенцией, Александра Леонтьевна много писала, публиковалась в местной прессе, Толстой с матерью посещал собрания самарской культурной элиты. Атмосфера там была своеобразная и главным образом определялась партийными интересами. Но были и дома, где собирались люди всех убеждений. Об одном из таких домов вспоминал литератор Е. Н. Чириков:

«Был, впрочем, в Самаре и нейтральный центр, где сходилась самая разношерстная интеллигенция всевозможных убеждений и направлений. Таким домом была квартира местного судебного следователя Якова Львовича Тейтеля. Тут бывало как на выставке всей русской интеллигенции, и никакие споры принципиального характера не допускались. На стене зала висел плакат с правилами поведения: 1. «Оставьте политику вместе с верхним платьем и тростью в передней. 2. Не говорите здесь о старости и болезнях». И все старались не нарушать требований гостеприимных хозяев»^{72}.

Среди посетителей этого самарского литературного салона бывали Гарин-Михайловский, Бибиков, бывала там и писательница Александра Леонтьевна Востром с сыном:

«Графиня Толстая с сыном, лет 14, упитанным и довольно глупым мальчиком, из которого потом вышел писатель Алексей Толстой».

Упитанный, глупый… Очевидно, что на эти едкие мемуары отбрасывали тень дальнейшая судьба Алексея Николаевича и его личные отношения с Чириковым, который принимал участие в издании книги Толстого «Сорочьи сказки» в 1908 году, а позже, тоже оказавшись в эмиграции, жил неподалеку и относился к земляку неприязненно.

Больше доверия иному мемуару.

«Помню, что, придя в первый раз после каникул в класс, я увидел высокого для своих лет, стройного мальчика с красивым лицом, в серой курточке с высоким воротником, с ременным широким поясом — наша будничная форма (в торжественных случаях полагался темно-зеленый мундир с желтыми кантами), — писал одноклассник Толстого по самарскому реальному училищу Е. Ю. Ган. — Леша Толстой, поступив в 5-й класс, автоматически оказался в группе крупных — этим определялись его связи с товарищами в первый год пребывания в Самаре… Ближайшее товарищеское окружение Алексея Толстого в первый год определялось двумя обстоятельствами: «большой» и состоятельный… Толстой 5, 6 и 7-го классов вспоминается мне как жизнерадостный, дружелюбно настроенный ко всем товарищам юноша, еще тогда проявлявший ту склонность и способность к юмору, которые в развитой уже форме сказались впоследствии в его произведениях. Юношеские проявления этой юмористической жилки носили, конечно, более или менее примитивный характер: Лешка Толстой любил «отмочить» какую-нибудь штуку, огорошить кого-нибудь (включая и учителей) неожиданной выходкой»^{73}.

Душой любой компании он был и в последующие годы — причем где угодно: среди декадентов и реалистов, художников, артистов, монархистов, сменовеховцев, советских писателей. Толстой — это не периферия. Толстой — это всегда центр. А центр обречен на эгоцентризм.

Глава III ПЕТЕРБУРГ

В 1900 году в возрасте 52 лет скончался граф Николай Александрович Толстой.

Александра Леонтьевна приходила в Иверский монастырь проститься с покойным мужем. По воспоминаниям Татьяны Калашниковой (прислуги графа), сыновья, особенно Мстислав, хотели ее прогнать, но Вера Львовна сделать этого им не позволила. Вдова покойного графа повела себя очень благородно. Когда встал вопрос о наследстве и возникла версия, что Николай Александрович чуть ли не банкрот, а его имение выкупила на свои деньги вторая жена и посему Алексею ничего не причитается, Александра Леонтьевна сказала:

«— Пусть она публично признает, что граф промотал свое имение и оно теперь выкуплено и принадлежит Вере Львовне. Тогда только я откажусь от пая на сына…

Узнав об этом, — продолжала Татьяна Калашникова, — Вера Львовна сказала, что пусть она лучше возьмет эти деньги, чем вся округа узнает, что отец банкрот, и позор ляжет на сыновей»^{74}.

Сам Толстой позднее говорил, что при разделе имущества ему «выбросили собачий кусок»: он получил 30 тысяч рублей и ни одной десятины земли.

Несколько иначе история получения Алексеем Толстым наследства выглядит в мемуарах М. Л. Тургеневой:

«От Саши я слышала, что, когда его тело привезли из-за границы (умер в Ницце 9 февраля 1900 года, хоронили в Самаре 27 февраля) в Самару, Саша и Алеша были в церкви, но никто к ним не подошел, ни графиня, ни дети. Графиня только заторопилась, первая сделала предложение о выдаче Алеше деньгами, боясь, как рассказывал ее поверенный Саше, что Саша наравне с другими детьми потребует выдела для Алеши. Саша не стала возбуждать никаких исков и удовлетворилась тем, что дали, хотя все говорили, что это мало против других детей. «И то хорошо, — говорила мне Саша, — что сами, без всяких споров дают. Может, и мало, а ты подумай — иск, скандал, общие дела с графиней… Нет, так лучше. Я думаю, Алеша за это меня не попрекнет». — «Думаю, что поймет», — старалась я ее успокоить. Это ее, видимо, волновало, как Алеша будет думать, когда будет большой»