Алексеев. Последний стратег - [9]

   — Тогда как, по вашему мнению, поступит главнокомандующий? Будет он добиваться победы под Сандепу или прикажет атакующему корпусу вернуться на исходные позиции?

   — Будьте уверены, Михаил Васильевич, в том, что войскам будет приказано отступить. Я жду телефонограммы с таким приказом с минуты на минуту.

   — Но такое решение будет тактически неверно.

   — Тактически неверно оно будет только в ваших устах. От своих штабистов Куропаткин таких слов не услышит. По крайней мере, пока он исполняет должность главнокомандующего.

   — Но ведь должен же ему кто-то об этом сказать?

   — Алексей Николаевич не любит, когда его поучает кто- то из подчинённых ему генералов. Пусть даже и тактически правильно. Учтите это на будущее. Вам, Алексеев, ещё служить и служить...

Действительно, в тот день, 16 января, главнокомандующий Куропаткин отказался от дальнейшего достижения задуманной им цели. Ему вновь изменили решительность и последовательность в выполнении принятых и утверждённых операционных планов.

Повторялась ситуация предыдущих сражений. В куропаткинском штабе был отдан приказ войскам 3-й Маньчжурской армии отойти на позиции, занимаемые до 11 января:

«Атаку Сандепу прекратить. Полкам занять исходные позиции. Командирам обратить внимание на инженерное оборудование позиций батальонов и рот. Куропаткин».

В полках 10-корпуса не только офицеры, но и рядовые солдаты после неудачного сражения говорили друг другу:

   — Сандепу едва не взяли, а теперь отступили назад...

   — А для чего тогда столько людей потеряли? Чтобы японцы победу праздновали и себя славили...

   — Для чего, скажите, братцы, мы атаковали эту Сандепу? Кому она была нужна?

   — Почему порт-артурские стрелки сражаются, а мы только валенки протираем по китайским огородам...

Такие разговоры слышали и штабисты Каульбарса, и он сам. Старших начальников откровенно тревожило то, что подобные «упаднические» разговоры велись открыто. Если полковые и батальонные командиры в силу своего служебного положения ещё «отмалчивались», то младшие офицеры, особенно те, кто прибыл в Маньчжурию добровольцами, не сдерживались.

Алексеев имел разговор с одним из таких «охотников». Поручика Евгения Ковалевского он знал по инспекции лейб-гвардии Финляндского полка. Тогда командир сумел представить инспектирующим генштабистам свою пехотную роту «сколоченным» боевым коллективом. Финляндцы радовали глаз выправкой, подтянутостью, знанием ружейных приёмов и «примерной» стрельбой по мишеням на полковом стрельбище.

Ковалевский прибыл на войну после ряда рапортов на имя командующего Гвардией. В конце концов настойчивого ротного отпустили, и он стал командиром стрелковой роты сибиряков-второочередников из Енисейского края. О том, как воевал лейб-гвардеец, говорил орден Святой Анны с мечами.

   — За что орден с мечами?

   — За разведку боем у деревни Ляомынь у реки Ялу. Полк состоял в Восточном отряде генерала Засулича на Тюренченском участке.

   — Похвально. Начало войны и уже орденская награда. На роту сколько главнокомандующий дал Георгиев?

   — Наградил щедро, грех жаловаться. Четыре креста на роту пожаловал.

   — А ротным офицерам?

   — Золотое оружие «За храбрость» получил прапорщик Павел Дмитриев. Родом из томских староверов. Храбрец выше всяких похвал.

   — Продвижение по службе Дмитриеву дано было?

   — Нет. Саблей с Георгиевским темляком его наградили за доблесть и за тяжёлое ранение. Когда брали японские окопы, первым ворвался. А в рукопашной попал под взрыв гранаты.

   — И где он сейчас?

   — Врачи-хирурги из полевого госпиталя вторую ногу ему спасли. Из армии отчислен по чистой инвалидности. Представление на чин подпоручика главнокомандующий подписал ему в день получения. Всё дано по справедливости.

   — При Сандепу где ваша рота находилась?

   — В первой атакующей линии полка. Мои сибирские стрелки целый день промаялись, а в атаку так и не сходили. Хотя потери понесли.

   — Это когда японские батареи обстреляли на передовой наши окопы?

   — Точно так. Четверых осколками легко задело. Они и роту не оставляли для перевязки. Одного наповал, полковой батюшка уже под ночь отпел. Хороший боец был, взводный унтер-офицер. Георгия четвёртой степени имел за Китайский поход.

   — Настроение как у ваших солдат после отхода от Сандепу? Ропщут, как в других полках?

   — Ропщут, но не столь слышно. Сибиряки - народ сдержанный от природы. Только приговаривают.

   — Что приговаривают?

   — Мол, на наш век в Маньчжурии боев хватит. Если не вчера, так завтра с японцами повоюем на штыках.

   — А ты, поручик, что на сей счёт думаешь? Если, разумеется, это не секрет.

   — Секрета нет. Я из лейб-гвардии Финляндского полка перевёлся в Сибирский стрелковый, чтобы повоевать за Отечество, а не в манёвры играть с ретирадой каждый раз только назад.

   — Ничего, не отчаивайся. Война только зачинается. Будут у нас, поручик, ещё победные дела.

   — Дай Бог, чтобы они случились уже завтра...

В 1914 году, в самом начале Первой мировой войны Алексееву, генерал-лейтенанту и начальнику штаба Юго-Западного фронта, довелось ещё раз услышать имя Павла Дмитриева, ротного командира лейб-гвардии Финляндского полка. Его пехотинцы штурмовали «пулемётную горку» германцев. Высоту взяли яростным приступом, но от роты осталось только две трети. Среди погибших оказался и Дмитриев.