Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [15]

Когда Шура проходила мимо Аничкова дворца, ей показалось, что её кто-то окликнул. Она сделала ещё несколько шагов вперёд, но тихий мужской голос вновь позвал её:

   — Александра Михайловна, вы меня не узнаете?

Шура огляделась по сторонам и увидела сквозь решётку дворца бледное лицо цесаревича Николая. От неожиданности она вздрогнула:

   — Ваше императорское высочество, это вы? В такой поздний час?

   — Мне просто не спится, — тихо сказал Николай. — А вот что вы делаете одна ночью на Невском? — добавил он со смущённой улыбкой.

   — Сегодня самая длинная белая ночь, разве можно усидеть дома, когда кругом такая красота! — с чувством воскликнула Александра.

   — Но почему вы одна?

   — Володя готовится к экзаменам, а мои родители сейчас гостят в Стрельне, в имении дяди... Ах, вы же ничего не знаете, у меня есть жених, Владимир Коллонтай, курсант Военно-инженерной академии.

   — Ах вот как, — произнёс Николай упавшим голосом. — Разумеется, вы уже взрослая барышня. Прошло больше трёх лет после того бала в Зимнем дворце.

   — А что в вашей жизни нового? — робко спросила Шура.

   — О, об этом долго говорить. А здесь не самое подходящее место.

   — Ваше императорское высочество, пойдёмте гулять на Неву! — вдруг вырвалось у Шуры, и она тотчас залилась краской.

   — На Неву? Сейчас? — Его глаза расширились от изумления. — А, впрочем, почему бы и нет. Мои все спят. Нужно будет только обдурить охрану. На всякий случай, чтобы не вызывать у них подозрений, подождите меня по ту сторону Фонтанки. Я скоро приду.

Шура не торопясь перешла Аничков мост, любуясь волшебной перспективой реки и задумчиво разглядывая величественные скульптурные группы Клодта фон Юргенсбурга по углам моста. Отлитые из бронзы фигуры изображали четыре стадии укрощения античным красавцем дикого коня. Сравнивая классическое сложение атлета с таким земным, родным ей телом Владимира, Шура подумала, какую же роль она будет играть в ожидающей её жизни — смелого покорителя или малодушного коня? «От исхода этой волшебной ночи будет зависеть вся моя судьба, — говорила себе Шура. — Я должна быть покорителем! Тогда на балу у меня возник порыв отдаться Николаю. Если сегодня я осуществлю это желание, в жизни я всегда буду победительницей. Моя любовь к Владимиру от этого не пострадает. Это будет не измена, а победа над будущим царём!»

Ожидая цесаревича, Шура встала между двух кариатид, украшающих тупой угол дворца князей Белосельских-Белозерских. Вскоре она увидела торопливо идущего через Аничков мост наследника в форме студента Горного института.

   — Чтобы меньше обращать на себя внимание, — сказал Николай, держась за фалду студенческой тужурки.

   — Да, но откуда это у вас? — с улыбкой спросила Шура.

   — Ещё в прошлом году нашёл у Матильды Феликсовны в шкафу. Примерил, и мне понравилось.

   — Вы всё ещё её любите? — Улыбка застыла на устах Шуры.

   — Ах, Александра Михайловна. Я не знаю. Всё так сложно... Так вы хотите на Неву? — спросил он, чтобы сменить тему.

До Симеоновского моста они шли молча, любуясь великолепием дворцов Шереметевых, Нарышкиных-Шуваловых, строгой красотой Екатерининского института, творения Кваренги.

По Симеоновскому мосту перешли на другую сторону Фонтанки, обогнули цирк Чинизелли и мимо двух павильонов-кордегардий вышли на длинную Кленовую аллею, в глубине которой возвышался величественный и в то же время элегантный Михайловский замок.

   — «Прадеду правнук», — прочитала Александра надпись на пьедестале конного памятника Петру Великому на Коннетабльском плацу у главного входа в замок. — Правнук — это кто?

   — Павел Первый.

   — Как интересно! Я этот памятник раньше как-то не замечала. Я только знала, что есть Медный всадник на Сенатской площади, поставленный Екатериной Второй, а оказывается, сын Екатерины — Павел Первый — тоже поставил Петру памятник. Ваше императорское высочество, когда вы станете царём, вы тоже поставите Петру Первому памятник? А что вы на нём напишете?

   — Прапрапрапрапрадеду прапрапрапраправнук.

   — Ой как интересно! А когда вы умрёте, вам тоже поставят памятник?

   — Конечно.

   — Как это славно! Я тоже хочу, чтобы мне поставили памятник. Тоже в красивом парке. Я сижу на лошади в костюме амазонки... Нет, пусть лучше на памятнике я буду, как Екатерина Вторая у Александрийского театра — красивая и величественная, в окружении своих любовников...

Потом они долго бродили по аллеям Летнего сада, то и дело останавливались около приобретённых Петром Первым в Италии великолепных статуй, изображающих знаменитых философов, полководцев и античных богов.

Они присели на скамейку возле скульптуры, олицетворяющей сладострастие: на обнажённой груди юной девы сидит голубь, клюющий её в сосок.

Николай закурил папиросу, и тончайший аромат табака примешался к душистому дыханию сада.

   — Александра Михайловна, а ведь я не шутил тогда, когда предложил вам стать моей женой, — тихо сказал наследник цесаревич.

   — Так вы не забыли? — произнесла она со счастливой улыбкой.

   — Я полюбил вас с первого взгляда.

   — Я, кажется, тоже полюбила вас тогда. Но вот видите: я обручена.