Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый - [258]
Его оценка деятельности Гаагского суда была бескомпромиссной: «Гаагский суд создан Совбезом незаконно — Устав ООН не предусматривает никаких „международных“ судов — поскольку это нарушает принцип невмешательства во внутренние дела членов ООН. МТБЮ — орган не суда, а расправы Соединённых Штатов и НАТО, орган насилия. Задача этого учреждения — свалить свою вину — вину агрессора — на жертву и оправдать себя в глазах мирового общественного мнения, которое все-таки еще играет какую-то роль, которое ещё не полностью зависит от них. <…> Этот суд в Гааге — это не юридическое, это криминальное явление. По сравнению с ними гитлеровцы выглядят просто как ученики младших классов рядом с профессиональными уголовниками. Тут используется весь мощный интеллект Запада и любого рода зависимость других стран от Запада — вся эта мощь используется в интересах западного сверхобщества для завоевания мира. <…> Это внесудебная расправа, военно-полицейская операция такого рода, которые осуществляли гитлеровцы, проводя публичные казни партизан или заложников и сгоняя на казнь окрестное население»[792].
Деятельность Российского общественного комитета по защите Слободана Милошевича в отечественных СМИ фактически не освещалась. «Если бы речь шла о пожаре или драке на стадионе, то средства информации буквально гудели бы, а тут — ноль внимания. Только несколько газет печатают иногда сообщения, иногда по радио что-то проскочит»[793].
11 марта 2006 года Слободан Милошевич скончался в тюрьме Гаагского суда. Обращаясь с соболезнованиями к семье Милошевич, смертельно больной Зиновьев писал: «Ненасытный молох чудовищной несправедливости, олицетворяющий американский стандарт правосудия, завершил своё позорное деяние. То последнее, человеческое, гуманное, чего на протяжении многих лет был лишён несгибаемый борец Слободан Милошевич, заключённый в кафельные стены Гаагского суда, в чём было ему много раз отказано, сработало, как гильотина: не выдержало натяжения нервов больное сердце и страдающая душа, Слободан Милошевич убит несвершившимся приговором Гаагского судилища. Позор всем тем, кто молча наблюдал пускание крови по каплям; проклятие тем, кто нажимал педали беспощадной машины стерильного фашизма, творящего страшное дело от имени Свободы и Демократии»[794].
До последнего часа он оставался борцом за справедливость и истину. «Защищая Милошевича, мы защищаем самих себя», — говорил Зиновьев, имея в виду Россию.
Центром всеобщего внимания осенью 1999 года была фигура нового премьера. Преемника. Решительные действия, предпринятые им в Дагестане, принесли важную победу над чеченскими сепаратистами. В ответ, однако, последовали невиданные по своим масштабам теракты в Москве. Сентябрьские взрывы жилых домов на улице Гурьянова и на Каширском шоссе унесли жизни 230 человек, почти 700 человек получили ранения. Страна была в шоке. Премьер пообещал отыскать убийц, где бы они ни скрывались: «Мы будем преследовать террористов везде. В аэропорту — в аэропорту значит. Вы уж меня извините, в туалете поймаем, мы в сортире их замочим, в конце концов». Нарочитая грубость этого заявления кого-то оттолкнула, но многим понравилась. Но премьер не только воевал с террористами. Он открыто говорил о серьёзных социальных и экономических проблемах страны, обозначая перспективу своих действий.
Зиновьев также внимательно всматривался в этого человека. Ему довелось несколько раз увидеть его вживую. На встрече премьера с преподавательским и студенческим составом Литературного института. Потом ещё на открытии Международной научно-практической конференции «Москва — Россия на рубеже тысячелетий» 19 ноября. Они оба выступали на пленарном заседании. Вместе с Ю. М. Лужковым, Е. М. Примаковым и архиепископом Истринским Арсением. Премьер вызывал у него симпатию.
Во время поездки в Ригу в декабре 1999 года он неоднократно высказывал своё мнение о Путине. «Я симпатизирую премьеру, — признавался он корреспонденту газеты „Панорама Латвии“. — По крайней мере, он ведёт себя по-мужски, по законам власти, а не по законам болтовни. Мне приходилось участвовать во встречах с ним. Немногословный, самый умный человек из „кремлёвской обоймы“. Более того, убеждён, если он станет президентом России, то первыми, с кем он расправится, станет Семья»[795]. «Кто бы за ним ни стоял, какие бы силы его ни поддерживали, в конце концов сработает один фактор. Я приведу один пример: за Наполеоном стояла Директория, но он не был человеком Директории. И первое, что он сделал, придя к власти, послал её к чёрту. Путин — это человек очень неглупый. Он был резидентом советской разведки в Германии, это были самые осведомлённые в системе того времени люди. Он умеет себя вести, человек властный, честолюбивый. Ему важно быть президентом. Но не любым президентом, каким мечтает быть (а скорее, играть такового) каждый второй русский. Он хочет быть Великим Президентом. А таковым можно стать, только свершив выдающееся дело для страны. Сделать её независимой в военном отношении, способной защищать себя, и на каком-то минимальном уровне — независимой экономически. То есть — не умереть с голоду, если начнётся блокада»
