Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый - [240]
Пройдут годы. Люди позабудут или проклянут дутых кумиров «холодной войны». Поток истории смоет мусор и грязь нашей лживой, подлой и предательской эпохи. Останутся тяжёлые камни времени — реальные, а не фиктивные величины. Останется Максимов. О нём напишут книги, сочинят легенды. А сейчас его нет. И никак нельзя с этим смириться.
Принято в таких случаях говорить в конце жизнеутверждающие слова вроде «продолжим», «подхватим», «сплотимся» … Увы, жизнь Максимова оборвалась в такую минуту жизни нашего народа и нашей страны, что такие слова прозвучали бы как ложь. Много ли среди нас, русских, осталось таких, для кого эти слова прозвучали бы как истина?! Смерть Максимова для меня символично. Она случилась в момент, когда в нашей стране распалась связь времён.
Одна за другой в Москве выходят книги его публицистики «Смута» и «Русский эксперимент», социологическое эссе «Запад. Феномен западнизма». В сентябре он едет на Московскую международную книжную ярмарку. «Официальная и интеллектуальная Россия, — писал он после поездки Зальцбергу, — меня бойкотирует сильнее, чем в брежневские годы, хотя и новыми (демократическими) методами. Но „по гамбургскому счёту“ вес у меня там всё-таки есть. Например, в сентябре на книжной ярмарке в Москве моих книг продали больше, чем всех прочих авторов вместе взятых. Я за пару дней подписал несколько сот экземпляров. В газетах писали о всех авторах, даже о тех, чьих книг не было на ярмарке или не было продано ни одной. А о буме с моими книгами — ни слова. Узнаю тебя, Русь! Книгу „Запад“, которую я писал по заказу западного издателя, на Западе печатать испугались, — моя концепция не устраивает никого. Новый мировой порядок, устанавливаемый в Холодной войне (я его называю западнизмом), есть лишь приукрашенный коммунообразный порядок („фашизм с человеческим лицом“). Я в нём ощущаю себя, как ощущал бы себя атеист в эпоху господства инквизиции»[739].
«Западнизм» всё же вышел по-французски в парижском издательстве «Plon» в начале 1996-го.
Он чувствовал себя неприкаянным. «„Р. Э.“ („Русский эксперимент“. — П. Ф.) фактически никто, кроме Вас, не понял, — сообщал он Зальцбергу в письме от 29 января 1996 года. — Даже у старых друзей книга вызвала злобу. И у коммунистов, и у антикоммунистов. Все почувствовали, что эта книга — о их всеобщей мелкости, глупости, пошлости и т. п. В результате — полный бойкот в России, а о Западе и говорить нечего. Грустно! У меня ведь в это же время в России вышла книга „Запад“, написанная ещё три года назад. И то же самое. Тысячи кретинов-социологов не могут допустить то, что я описал сущность современного западного общества, а они не смогли это сделать и не смогут, поскольку идиоты, во-первых, и служат, во-вторых. <…> Мы живы, здоровы. Но… Вы сами понимаете! Оля осталась без работы. Нам предстоит очень трудное время. Оля скоро начнёт учиться на курсах. Целый год. По 8 часов в день. Без гарантии работы. А что поделаешь? Я должен заниматься с Сеней. В Россию не хочу — она мне враждебна, как и Запад»[740].
Почти те же слова и чувства, что и год назад. Ситуация какого-то мо́рока. Его издают. Его продают. Его, по всей видимости, читают. А реакции — никакой. Он пишет и говорит предельно просто и ясно. Проще некуда. Но — не понимают? Не слышат? Молчат. Он что, инопланетянин какой-нибудь? Добросовестные французы, пусть и со скепсисом, но всё же откликнулись на «Западнизм» десятком рецензий, а дома, в России? Или уж и впрямь его дом — его чужбина?
«У меня отношение ко всему есть отношение абсолютного одиночки, — пишет он 10 апреля 1996 года Зальцбергу, — можно сказать — человека как суверенного государства. Если бы был Рай, я не принял бы и его. В мире вообще нет ничего, что я принял бы. Я не принимаю всё мироздание вообще. Так что единственное решение всех моих проблем — полное исчезновение»[741].
На тех высотах, на которые он поднялся, атмосферы почти уже не было. Дышать становилось всё труднее. Но он продолжал движение. Он начал писать новый роман. О будущем человечества. О торжестве западнизма. Роман-гипотезу. Роман-прогноз.
«Глобальный человейник» — одно из самых совершенных по художественной технике сочинений Зиновьева. В нём его индивидуальный стиль научно-эстетического постижения действительности представлен во всём своём блеске и полноте. Этот роман написан уверенной рукой Мастера. Система образов, композиция, повествовательные приёмы предельно точны и выверены. Читатель захвачен не только содержанием романа, но самой формой его. Почти физическое удовольствие доставляет наблюдать, как происходит развитие художественной мысли, которая на глазах раскрывается точно роскошный цветок пасифлоры, превращаясь из сжатого в плотное единство бутона в изощрённое многообразие лепестков и тычинок.
Будущее всегда занимало умы мыслителей и художников. Искусство, литература во все времена стремились приподнять завесу грядущего, в меру своих возможностей изображая картины иного — нового — мира. Думать о будущем свойственно каждому человеку. Притом людей интересует не только их личное будущее, конкретный завтрашний день, перспектива ближайших месяцев и лет, но и будущее всего человечества, судьба народа, страны, судьбы цивилизации. Заглянуть в завтрашний день — неутолимая мечта многих. Помимо очевидной прагматики такого интереса, есть в нём и некая идеальная составляющая — в свете возможных последствий оценить события и поступки дня сегодняшнего.
«Серебряный век» – уникальное собрание литературных портретов культурных героев конца XIX – начала XX века (поэтов, писателей, художников, музыкантов, представителей театрального мира, меценатов, коллекционеров и др., всего более семисот пятидесяти персон), составленных по воспоминаниям современников. Жанр книги не имеет аналогов, ее можно использовать как справочное издание, в то же время ей присуще некое художественное единство, позволяющее рассматривать целое как своеобразный постмодернистский исторический роман.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.