Александр Великий. Мечта о братстве народов - [4]

Однако отец бывал дома редко, большую часть времени проводя в военных походах. Таким образом, Александр преимущественно оставался под опекой матери, заставлявшей сына, мироощущению которого мистицизм был присущ более, чем того требовали обычаи, усердно приносить жертвы богам; во дворце его охватывал страх перед большой змеей, олицетворявшей божество. Снова и снова она рассказывала ему, что случилось при его рождении: боги пророчили, что час, когда начнутся схватки, принесет тяжелые бедствия для Азии, и Герострату, который поджег храм Артемиды в тот же самый день, это преступление удалось лишь потому, что сама богиня, подобно повивальной бабке, была в Пелле, озабоченная появлением на свет Александра.

Отец представал в его воспоминаниях фигурой страшной и грозной: шея и грудь, иссеченные шрамами, изувеченная нога, пустая правая глазница. Однако этот мрачный облик был обманчив. Благодаря отцу он познал живопись Аппелеса, скульптуры Лисиппа, мудрость Аристотеля, своего учителя.

Филипп так доверял ему, что, когда македоняне вели военные действия на Геллеспонте, передал шестнадцатилетнему сыну управление страной. Немного позже юноша получил под свое командование отряд пехотинцев, чтобы усмирить взбунтовавшееся фракийское племя и основать укрепленный пункт, которому он дал свое имя — Александрополь. П отом была битва при Херонее, где Александр вел конницу в таком неотразимом порыве, что был увенчан лаврами победителя. (Спустя столетия после этого римским туристам еще показывали дуб, у которого стояла его палатка.) Потом он уехал в Афины (город, к которому испытывал и ненависть, и любовь) — в первый и последний раз в жизни, чтобы заключить договор о мире.

А потом была свадьба отца с совсем еще юной Клеопатрой. На этой свадьбе Аттал произнес роковые слова: «Скоро македоняне получат наследника престола, в ком будет кровь наших предков, а не чужестранки».

Конечно, он имел в виду Олимпиаду, уроженку Эпира. Александр плеснул в лицо Атталу вино: «Так я для тебя бастард, охальник?» Уже на следующее утро он отправился с матерью в путь, чтобы через македонскую границу попасть в Иллирию и Эпир. Благодаря содействию нейтрального посредника спустя полгода будущий царь возвратился, а мать осталась на родине.

Знаменитым становятся, убив знаменитого

Александр поцеловал мертвому руку и поднялся. Перед ним лежал победитель в многочисленных сражениях: ни меч, ни копье, ни стрела не могли его сразить. Герой войн, Филипп был и покорителем женских сердец. Он имел обыкновение обзаводиться «женой» в каждом походе, а после победы рвать брачные узы. Слово «уходи» означало расторжение брака. Это называлось «законной полигамией». Кроме многочисленных наложниц, он имел и законных супруг. Они были родом из стран, с царственными домами которых он хотел установить политические связи: Аудата из Иллирии, Филинна из Фессалии, Меда из племени гетов, Фила из Элимиотии, Олимпиада из Эпира. И, наконец, Клеопатра, македонянка… Когда он ввел племянницу Аттал а в храм Афины и хор запел «Гименей, Гименей», Олимпиаде показалось, что она слышит свой смертный приговор.

Уже на следующий день злодей Павсаний был схвачен. Пробираясь через виноградник, он, слава Дионису, зацепился ногой за длинную вьющуюся лозу и свалился с лошади. Александр распорядился допросить его и подвергнуть пыткам. Тот молчал. Его прибили железными скобами к позорному столбу. Это наказание означало долгую мучительную смерть.

Павсания, как утверждают, подговорили совершить убийство, приведя аргумент: «Знаменитым становятся, убив знаменитого». В мировой истории есть тому примеры. Говоря о Цезаре, называют Брута и Кассия, вспоминая Авраама Линкольна, не обходят Джона Уилкса Бута. В одном ряду неразрывно связанных между собой имен Франца Фердинанда и Гаврилы Принципа, Махатмы Ганди и Нахурама Годзе, Роберта Кеннеди и Сирхан Сирхана называют Филиппа II и Павсания.

И вот на трагической сцене появляется Олимпиада — стремительно, словно принесенная на крыльях Зефира. Из добровольной ссылки она примчалась сюда со своими всадниками. Как гласит греческая молва, она поцеловала кинжал, пронзивший Филиппа, и украсила цветами висящий на столбе труп Павсания. Слухи и сплетни поползли по Греции. Вполне возможно, что она насыпала могильный курган и принесла жертвы в благодарность богам. Известно и то, что она намеревалась сделать в первую очередь после прибытия в Пеллу.

Она послала одного из телохранителей в дом Клеопатры, поручив передать ей сосуд с ядом, кинжал и пояс. Это означало: «Разрешаю выбрать смерть». Вдова царя Филиппа повесилась на поясе в своей опочивальне. Прежде чем покинуть дом, стражник задушил спящую в своей постели маленькую дочь Клеопатры — бессмысленный поступок, потому что Клеопатра не представляла отныне никакой опасности, а ее дочь не могла занять македонский трон. Однако ненависть Олимпиады, этой демонической женщины, которую, за исключением сына, никто не любил, но все боялись, была так же неукротима, как и ее жажда мщения. Античные авторы изображали ее великодушной и жестокой, страстной и холодной, сердечной и беспощадной, прекрасной, как Наяда, и смертельно опасной, как волчица.