Александр Суворов. Первая шпага империи - [38]

Суворов резко критиковал павловский «Опыт полевого воинского искусства», заимствованный из книги «Тактика или дисциплина по новым прусским уставам» (1767). Старый фельдмаршал называл этот «Опыт» «воинской расстройкой». Сначала Павел практиковал положения «Опыта…» в гатчинских войсках, а взошедши на престол, превратил эту книгу в «Записной устав о полевой пехотной службе». В «тактических классах» приглашённые прусские офицеры обучали русских коллег новому строю. Тяжко приходилось сносить такие унижения, покорители Измаила и Праги морщились, подчинялись, однако не смирялись в душе. А Суворов и не молчал.

К началу 1797 года фельдмаршал чувствовал себя в тупике, в западне. Терпеть торжество пруссачества не было мочи. Русскую армию – сильнейшую в мире – раздирали, вытаптывали. В начале января Суворов подал государю рапорт с просьбой отправить его в годичный отпуск «в здешние мои Кобринские деревни» для восстановления сил. Павел ответил отказом.

В армии зрело недовольство императором. Суворов мог стать лидером оппозиции. Хотя… Генерал Алексей Ермолов рассказывал: «Однажды, говоря об императоре Павле, он (Каховский. – Прим. А.З.) сказал Суворову: «Удивляюсь вам, граф, как вы, боготворимый войсками, имея такое влияние на умы русских, в то время как близ вас находится столько войск, соглашаетесь повиноваться Павлу». Суворов подпрыгнул и перекрестил рот Каховскому: «Молчи, молчи, – сказал он. – Не могу. Кровь сограждан!». Старый солдат не пошёл на расшатывание армии и государственности, не пошёл на смуту.

Через месяц, 3 февраля, Суворов направил в Петербург прошение об отставке. И получил удивительно быстрый ответ от генерал-адъютанта его императорского величества Фёдора Ростопчина: «Государь император, получа донесения вашего сиятельства от 3 февраля, соизволил указать мне доставить к сведению вашему, что желание ваше предупреждено было и что вы отставлены ещё 6-го числа сего месяца».

Молва сохранила императорский комментарий к отставке, брошенный им на разводе полков столичного гарнизона: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь, что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы». Суворова отставили без почётного права ношения фельдмаршальского мундира.

Победитель ещё полтора месяца прожил при армии в Тульчине, ожидая разрешения на отъезд из армии. Наконец, сдал командование Екатеринославской дивизией генерал-лейтенанту А. А. Беклешову и отбыл в Кобрин. А в Кобринском имении Суворова ждал новый императорский указ, который доставил печально известный благодаря этой миссии коллежский асессор Юрий Николев: царь запрещал Суворову оставаться в Кобрине. Ему предписывалось поселиться в Кончанском – в своём далёком северном имении. Это напоминало арест. Николев исполнял полицейскую обязанность надзора за отставным фельдмаршалом.

Особенно жестоким испытанием выдался первый год царской немилости. Своего надзирателя – Николева – Суворов поселил в очень скромной избушке: он умел быть надменным с негодяями. Николеву пришлось провести несколько месяцев в лишениях, зато карьера его после «кончанской» миссии пойдёт вверх… Ссыльный Суворов пел в церкви, крестил ребятишек, продолжал свои ежедневные спартанские тренировки с холодной водой и утренними пробежками… Однако главное – старик следил за ходом политических событий в Европе, главным героем которых являлся генерал Бонапарт, ставший впоследствии императором Наполеоном. Незадолго до отставки в письме А. И. Горчакову Суворов дал Бонапарту красноречивую характеристику и даже, как показала история уже XIX века, напророчил крах гениального французского авантюриста: «Пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастье свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, он погибнет».

Нарушая установленный властями порядок, почитатели Суворова искали встреч с ним. Имеются свидетельства о визитах боевых соратников, переодетых мужиками (об этом вспоминал соратник Суворова полковник С. А. Талызин).

В столице продолжались интриги недоброжелателей опального фельдмаршала. Сразу с нескольких сторон недруги принялись атаковать Суворова. Начались тяжбы. Сначала – дело майора И. Ф. Чернозубова, отчаянного храбреца, командовавшего казачьим полком. Майор Чернозубов спасовал перед бумажными орудиями 6 мая и выступил с претензией к Суворову, якобы удержавшему крупную сумму, которую Чернозубов по устному распоряжению полководца израсходовал на фураж. Павел приказывает президенту Военной коллегии Н. С. Салтыкову удержать с Суворова «восемь тысяч двадцать один рубль… за счёт его имения». Суворов именно по этому поводу раздражённо писал Хвостову: «Обманет меня всякий в своём интересе, надобна кому моя последняя рубашка – ему её дам, останусь нагой». Взимали с Суворова и другие суммы, истраченные командирами на провиант: так, пришлось фельдмаршалу платить и по счетам покойного полковника Шиллинга.

Одновременно от Суворова требовали увеличить пенсион давно чужой ему супруги. Фельдмаршал отвечал горделиво: «Мне сие постороннее». Кто-то шибко грамотный написал от имени Варвары Ивановны письмо, переданное Суворову: «…воспитывала нашего сына в страхе Божием, внушала почтение, повиновение, послушание, привязанность и все сердечные чувства к родителям, надеясь, что Бог приклонит и ваше к добру расположенное сердце к вашему рождению; что вы, видя детей ваших, вспомните и про их несчастную мать». Она жаловалась, что скитается по углам, что брат её разорён и у самой ныне 22 тысячи долгов… За годы, проведённые врозь, Суворов выплачивал жене сначала полторы тысячи ежегодного пансиона, а в последние годы – три тысячи. Увеличивать эту вполне солидную сумму он наотрез отказался. Прозоровские жили не по средствам, угробили огромное состояние и не научились беречь копейку, находясь на скромном попечении бывшего мужа. По совету Куракина Варвара Ивановна дала делу официальный ход. Было повелено увеличить ежегодное содержание до восьми тысяч, а также передать бывшей жене дома в Москве и Рождествене с убранством и прислугой. Варвара Ивановна просила Куракина и о выплате 22-тысячного долга за счёт Суворова, но этот вопрос не решался в два счёта, а со временем закончилась царская опала и тут же отпала необходимость в разорении графа Рымникского.