Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны - [39]

По свидетельству Коленкура, разногласия по австрийскому вопросу едва не привели к срыву переговоров. «Ваш император Александр упрям, как осел, – жаловался Наполеон в порыве гнева Коленкуру, – он притворяется глухим, когда не желает слушать».

В итоге Россия так и не приняла на себя четкого обязательства на случай франко-австрийской войны. Соответствующая статья Эрфуртской союзной конвенции (статья 10-я) была составлена в столь туманных выражениях, что позднее, в 1809 г., это дало Александру I «законное» основание уклониться от активных военных действий.

* * *

Если Александр I не уступил в английском и австрийском вопросах, то Наполеон оказался не менее тверд в прусском и польском. Он категорически отверг требование царя вывести свои войска из Пруссии до уплаты последней контрибуции. Максимум, чего добился Александр, это сокращение размеров контрибуции со 140 млн. до 120 млн. франков и увеличение рассрочки ее выплаты до трех лет. Ссылаясь на угрозу со стороны Австрии, Наполеон отказался также прекратить военные поставки герцогству Варшавскому.

Особое место на переговорах заняли вопросы о Дунайских провинциях и Финляндии. Попытки наполеоновской дипломатии утопить обсуждение конкретного вопроса о Молдавии и Валахии в общих разговорах

о разделе Османской империи или отделаться туманными обещаниями рассмотреть этот вопрос в будущем, после заключения мира с Англией, не имели успеха. Румянцев в самой категорической форме заявил Шампаньи: «Мы не можем согласиться на такое состояние дел, которое длится уже год. Это слишком противоречит нашим интересам… Мы не можем ждать больше».

Наполеону пришлось уступить. В итоге в союзной конвенции появилась статья 5-я: «Высокие договаривающиеся стороны обязуются считать непременным условием мира с Англией признание ею Финляндии, Валахии и Молдавии как входящих в состав Российской империи». И хотя эти новые территории были завоеваны силой оружия (причем Финляндия – только год спустя после Эрфурта), а не «дарованы» Францией, само по себе закрепление этих завоеваний в международном договоре было большой дипломатической победой России.

Официальное согласие Франции на такое территориальное приращение, несомненно, значительно усилило аргументацию «творцов Тильзита» в их полемике с противниками франко-русского союза. Царь и его спутники возвратились из Эрфурта со значительно большими трофеями, нежели из Тильзита. Тогда в портфеле у Будберга была только небольшая Белостокская область на западных границах. Теперь же Румянцев привез сразу четыре обширные провинции. Союз с Францией казался не таким уж плохим.

Вопрос о судьбе Бессарабии, Молдавии, Валахии и Финляндии оказался единственной проблемой, получившей в Эрфурте четкое решение. По всем остальным спорным вопросам (Англия, Австрия, Пруссия, герцогство Варшавское, усиление континентальной блокады и т. д.) союзная конвенция в Эрфурте и по духу, и по букве была точным сколком с неопределенных статей союзного договора в Тильзите. Решения по ним либо отсутствовали в тексте совсем, либо формулировались в крайне туманных выражениях, что по-прежнему давало обеим сторонам широкую возможность произвольного толкования своих обязательств. Правда, Эрфурт отсрочил на полгода франко-австрийскую войну, развязав Наполеону руки в Испании: через неофициального австрийского представителя на переговорах генерала Винцента Александру I удалось убедить Франца I пока воздержаться от войны с Францией.

Как и в Тильзите, в Эрфурте было условлено, что спорные вопросы франко-русских отношений (в частности, конкретные военные операции против Англии) станут предметом обсуждения во время следующей встречи Наполеона и Александра L Специальная статья союзной конвенции даже определила срок этой ветречи – «в течение года» но эта третья встреча так никогда и не состоялась.

В итоге Эрфуртская союзная конвенция лишь ненадолго укрепила союз России и Франции и не устранила растущие противоречия, которые оба императора временно скрыли под туманными формулировками соглашения.

Понимая шаткость новых соглашений, Александр I решил быть «союзником» вдвойне осторожным. Почти сразу же после свидания царь направляет в Париж двух своих дипломатов: министра иностранных дел Н. П. Румянцева (октябрь) и нового посла России во Франции А. Б. Куракина (ноябрь).

Обе миссии носили формальный характер: ни Румянцеву, ни Куракину не было предписано предпринимать каких-либо демаршей по вопросам франко-русских отношений, а последнему вообще не было дано никаких инструкций. К тому же в связи с отъездом Наполеона в Испанию в октябре 1808 г. аккредитация Куракина в качестве официального посла задержалась, и вплоть до февраля 1809 г. он проживал в Париже фактически на положении частного лица. Александра I, который предпочитал все нужные ему сведения получать через Коленкура, такое двусмысленное положение своего дипломатического представителя в Париже вполне устраивало, тем более что и министр, и посол находились в одном городе, и, по мнению царя, могли сколько угодно обмениваться впечатлениями, благо Наполеона все равно не было в Париже.