Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны - [32]

В этом состояла главная уступка царя Наполеону, и если бы Россия действительно стала совместно с Францией бороться против Англии, Наполеон мог бы праздновать победу. Но этого не случилось. Всячески декларируя на словах свою верность союзу с Наполеоном, царь и не думал следовать в кильватере политики Франции.

Нагляднее всего об этом свидетельствует его секретное письмо матери накануне второй встречи с Наполеоном в сентябре 1808 г. в Эрфурте.

Мария Федоровна, разумеется, была в числе яростных противников союза с Францией. Уже после заключения Тильзитских соглашений она пыталась убедить сына отказаться от них, объявив Франции новую войну. Александр I не только не послушался матери, но через год снова отправился на встречу с Наполеоном. И тогда Мария Федоровна написала сыну резкое письмо, в котором говорилось: Тильзит не принес мира Европе. Более того, Наполеон откровенно и сознательно обманул царя: Россия принуждена была объявить войну Англии, затем Швеции, ничего не получила на Балканах. В Эрфурте Наполеон потребует новых жертв. Тильзит и так принес стране всеобщее недовольство, упадок торговли, расстройство финансов. Царем недовольны все слои общества. А он хочет укрепить союз с Наполеоном.

Мария Федоровна пыталась ударить по самолюбию сына: Тильзит и так повредил его репутации, Эрфурт же «кладет на нее неизгладимое пятно, за которое когда-нибудь даже грядущие поколения будут упрекать вас, каково бы ни было ваше дальнейшее царствование». Мать взывала к совести сына, грозила, что от него «отвернется» русский народ. Его и так считают орудием Наполеона. Ослепленный лестью императора Франции, Александр не видит, что идет к пропасти. «Во всем мире, – восклицала Мария Федоровна, – лишь вы один можете верить, что подобным путем (союзом с Францией. – В. С.) предотвратите бедствия и возродите благополучие и мир… Вы ошибаетесь и даже преступным образом…»

Письмо матери сыну, в котором она обвиняет его в предательстве! Это было серьезно. И Александр I ответил не менее откровенным письмом. В условиях военного преимущества Франции, писал царь, интересы России требуют «хороших отношений» с «этим страшным колоссом, с этим врагом». «Какими другими средствами могла располагать Россия для того, чтобы сохранить свой союз с Францией, как не готовностью примкнуть на время к ее интересам и тем доказать ей, что она может относиться без недоверия к ее намерениям и планам». Союз с Наполеоном – лишь изменение способов борьбы против него. Он нужен России для того, чтобы «иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства и силы… А для этого мы должны работать в глубочайшей тайне и не кричать о наших вооружениях и приготовлениях публично, не отказываться открыто против того, к кому мы питаем недоверие».

Вместе с тем такая тактика не означает, что Россия в ближайшее время снова начнет войну против Франции и вернется к пагубным «химерам» 1805–1807 гг. Они стоили России слишком дорого. Сейчас она должна укрепить связи со своими бывшими союзниками, прежде всего с Австрией.

Лучшая тактика – тактика выжидания. Пусть в империи Наполеона растут внутренние трудности; Россия тем временем будет вооружаться. В заключение письма Александр I писал: «Если провидение предрешило падение этой колоссальной империи, я сомневаюсь, чтобы оно могло произойти внезапно; но если бы даже оно было и так, то более благоразумно выждать, чтобы она рухнула, а затем уже принять свое решение».

И все это писалось год спустя после Тильзита, когда, казалось, союз двух императоров был в зените и ничто как будто бы не омрачало их «трогательного» альянса.

Вряд ли Александр I додумался до этого в одиночку. Но он был достаточно гибок, чтобы прибегнуть к услугам более дальновидных деятелей, фактически и ставших творцами тильзитской политики России. Многое из того, что писал царь своей матери, прямо или косвенно совпадало с мыслями Куракина, Румянцева и Сперанского. И не случайно все трое заняли крупные государственные и дипломатические посты после Тильзита: Румянцев стал министром иностранных дел (канцлером), Сперанский – председателем Государственного совета, а Куракин – послом в Париже, что, впрочем, не помешало Александру I при новом изменении международной обстановки и угрозе войны 1812 г. начисто откреститься и от этих советников (подобно тому, как в 1806–1807 гг. от «молодых друзей»), а Сперанского в марте 1812 г. даже отправить в ссылку.

* * *

О взглядах Куракина и Румянцева уже говорилось. Очень близкую к ним позицию занимал Сперанский. В начале своей головокружительной карьеры Сперанский, этот крупный дворянский реформатор, был личным секретарем Куракина, который заметил толкового молодого человека и рекомендовал его министру внутренних дел Кочубею. В министерстве Кочубея Сперанский проработал с 1802 по 1806 г. По роду службы Сперанскому приходилось встречаться с Александром I. Царь обратил внимание на способного чиновника. Поскольку Сперанский имел репутацию сторонника франко-русского примирения и не раз одобрял буржуазные реформы во Франции (в частности, кодекс Наполеона, который он лично перевел на русский язык), после Тильзита Александр приблизил его к себе, сделав начальником своей личной канцелярии.