Александр Первый и его время - [24]

Александр был уже надломлен. В нем не было цельности первых лет царствования, когда он провел ряд государственных реформ и начал борьбу с Наполеоном. При этом его собственная, искренняя, мучительно покаянная религиозность, в его ближайших сотрудниках и сановниках, претворилась в темное, принудительное ханжество…» По окончании заграничного похода у Александра I мистицизм (всегда бывший у него сильно развитым) окончательно завладел им, «он пришел к заключению, что Промысел Божий предначертал ему осуществить на земле братство народов посредством братства их монархов — некую всемирную теократическую монархию, «монархический интернационал». В это время Александр I перестал быть православным царем, «религиозность Государя носила в те времена характер интерконфессиональный, — он мечтал о «Едином народе христианском», думал реформировать христианство, переделывать Библию».

В 1815 году, после окончательного разгрома Наполеона, Александр I составил в Париже план так называемого Священного Союза, к которому кроме турецкого султана и Папы Римского постепенно примкнули правители всех государств Европы.

В акте Священного Союза (14 сентября 1815 года) заявлялось, что объединившийся монархи свою деятельность готовы «подчинить высоким истинам, внушаемым законом Бога Спасителя» и в своей политике «руководствоваться не иными какими-либо правилами, как заповедями сея святые веры, заповедями любви, правды и мира». Все члены Священного Союза обязались никогда не воевать друг с другом, а подданными управлять «как отцы семейств». «Императором Александром I, — указывает С. Платонов, — при совершении этого акта, руководил высокий религиозный порыв и искреннее желание внести в политическую жизнь умиротворенной Европы начала христианской любви и правды. Но союзники Александра, I особенности австрийские дипломаты (с Меттернихом во главе), воспользовались новым союзом в политических целях. Обязанность Государей всегда и везде помогать друг другу была истолкована так, что союзные Государи должны вмешиваться во внутренние дела от дельных государств и поддерживать в них законные порядок».

Австрийский крещеный еврей Нессельроде был назначен Александром I министром иностранных дел. Бывший послушным орудием знаменитого австрийского дипломата Меттерниха, Нессельроде принес много вреде России.

«По своим интересам и по своим привязанностям, Нессельроде, — писал 1 октября 1823 года французский посол граф Лаферроне, — остается целиком преданным Австрии». «Русский министр» иностранных дел был послушной игрушкой в руках Меттерниха, использовавшего его для защиты эгоистических интересов Австрии и других государств во вред национальным интересам России».

Химеры всегда останутся химерами и прекраснодушные идеологи всегда будут обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими их в своих целях и проповедуемый ими интернационал — в своих национальных интересах.

Весь трагизм этой идеи «заключался в том, что одна лишь Россия в лице двух венценосных сыновей Императора Павла искренне уверовали в эту метафизику, сделали Священный Союз целью своей политики, тогда как для всех других стран он был лишь средством для достижения их частных целей.

Мистицизм Императора Александра I был таким образом умело использован, заинтересованными лицами и заинтересованными правительствами в своих собственных целях. В период с 1815 года по 1853 год, примерно в продолжении сорока лет, Россия не имела своей собственной политики, добровольно отказавшись во имя чуждых ей мистических тезисов и отвлеченной идеологии от своих национальных интересов, своих великодержавных традиций: более того, подчинив эти свои жизненные интересы, принося их в жертву этой странной метафизике, самому неосуществимому и самому бессмысленному из всех интернационалов — интернационалу монархическому».

«С удивительной прозорливостью, — с горечью пишет Керсновский, — Россия спасала всех своих будущих смертельных врагов. Русская кровь проливалась за всевозможные интересы, кроме русских».

XIII. ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА АЛЕКСАНДРА I ПОСЛЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

I

Александр I, — как свидетельствует его современник князь П. А. Вяземский, — «в последнее десятилетие уже не был и не мог быть Александром прежних годов. Он прошел школу событий и тяжелых испытаний. Либеральные помыслы его и молодые сочувствия болезненно были затронуты грубой действительностью.

Революционное движение заграницей, домашний бунт, неурядицы, строптивые замашки Варшавского Сейма, отвергшего все правительственные законопроекты, на которые он возлагал еще так недавно лучшие свои упования, догадки, и более чем догадки, что и в России замышлялось что-то недоброе — все эти признаки, болезненные симптомы, совокупившиеся в одно целое, не могли не отразиться сильно на впечатлительном уме Александра. В Александре уже не могло быть прежней бодрости и самонадеянности, он вынужден был сознаться, что доброе не легко совершатся, что в самих людях часто встречается какое-то необдуманное, тупое противодействие, парализующее лучшие помыслы, лучшие заботы о пользе и благоденствии их. Тяжки должны были быть эти разочарования и суровы отрезвления. Александр их испытал: он испытал всю их язвительность и горечь».