Александр Михайлович Ляпунов - [13]

Заступив Лобачевского на посту ректора, Симонов должен был оставить обязанности профессора кафедры астрономии. Возник вопрос о замещении его в должности. Кого предпочесть — на этот счет у Симонова не было каких-либо сомнений или колебаний. Конечно же, по всем соображениям должность заслуживает его первый и единственный помощник — астроном-наблюдатель Ляпунов. Он уже ведет занятия со студентами вместо отсутствующего профессора, и, к слову сказать, весьма успешно. Нужды нет, что ему всего лишь тридцать лет и он не защитил еще диссертацию. Симонов наперед уверен, что сумеет преодолеть всякие формальные затруднения. Такими словами и начал он разговор, взойдя как-то в комнату для вычислений, где поместился Михаил со своими тетрадями.

— Я и не помышлял о том, чтобы взять на себя кафедру, — тихим голосом отвечал Михаил. — Вынужден непременно благодарить вас…

— Полно, друг мой, полно, — тотчас прервал его Симонов. — Я знаю тебя за честного и дельного человека, ценю в тебе энергическую душу. Приспело время обрести тебе должное положение.

— Простите, Иван Михайлович, но я… не могу, — вспыхнув лицом, вымолвил вдруг Михаил.

Симонов понимающе и снисходительно улыбнулся.

— Ежели тебя берет сомнение за успех, так в твою пользу два года, проведенных в Пулковской обсерватории. Сам знаешь, занятия там приравниваются в кругу астрономов к самому привилегированному патенту.

— Это так, точно, да только… не могу, — смущенно продолжал гнуть свое Михаил.

— В чем дело, братец? — затревожился Симонов. — Разве для того я забочусь как могу об устройстве судьбы твоей, чтобы ты останавливался на самом пороге славной карьеры? — Он выразительно помолчал и грустно добавил: — Право же, есть от чего прийти в недоумение?

— Где мне исчислить благодеяния ваши, Иван Михайлович. Все время вы для меня почти провидением были. Можно сказать, непременным участием вашим строится жизнь моя. Однако ж не примите в худую сторону мой отказ и не почтите, бога ради, за дерзость…

— Отказ! — совсем разгорячился Симонов. — Вот уж не чаял я, что мое выгодное предложение исполнится для тебя необъяснимой трудности. Может, кто-то натолковал тебе какой вздор? — обеспокоенно осведомился он.

— Нет, ничего такого нету, — поспешно ответил Ляпунов.

— Так что ж тебе затрудняться? Не испытав препятствия, отказываешься ты от своей фортуны. Видно, без горьких опытов несладки нам дары судьбы. А мне, друг мой, не так приходилось начинать, — задумчиво произнес Симонов и, помолчав с минуту, продолжил: — В студентские годы наставником моим, как ты знаешь, был тогдашний попечитель учебного округа Степан Яковлевич Румовский. Академик, ученик великого Эйлера! Между прочим, единственный в то время астроном с природным русским именем. Уговорил он меня держать экзамен сразу на магистра, минуя кандидатское звание. Но как вышел я из семьи астраханского купца, из мещан, то по установленному порядку не мог претендовать на ученую степень. Вот и получилось так, что, еще студентом выдержав испытание на магистра математических наук, утвержден был я в степени лишь два года спустя, когда по представлению попечителя уволен был из податного сословия особым указом Правительствующего сената. А ты вот взялся размышлять: хотеть или не хотеть тебе этого места!

На лице Симонова проступило откровенное удивление с разочарованием пополам.

— Тут нет места хотеть или не хотеть, Иван Михайлович. Просто невозможно занимать мне сию должность, если б и хотел.

— Я знаю, что ты не из тех, кто добивается выгодного места или толико вожделенного чина, — успокаивающе заговорил Симонов. — Но этого вовсе не довольно, чтобы бежать заслуженного и полезного во многих отношениях назначения. Не след доводить дело до крайнего неблагоразумия…

Симонов с некоторой досадою разглядел вдруг, что трудности предстоят совсем не там, где он их ожидал. Против всяких его расчетов Ляпунов уклонялся от назначения с особенным старанием. То была совершенная новость для Симонова, которую он никак не провидел. Как это рассудить? Быть может, виною всему отсутствие у его подопечного честолюбия? Да, частию так, согласился он, от честолюбия Михаил чист безусловно. Но тут же поправил себя: от суетного честолюбия.

— Ты дурно делаешь, становясь нерешительным в такую минуту, — продолжал увещать Симонов, хотя видел прекрасно, что Михаил настроен как раз очень решительно. — Не знаю доподлинно, каковы твои мотивы, но мыслю, что они не подходящи к делу. А я уж обнадеялся, что обрадуешь ты меня добрым и скорым согласием.

— Сознаю сам, что кругом виноват пред вами, — с несчастным видом отвечал Михаил, — но прошу как милостыню быть оставлену в наблюдателях.

— Да кто ж тебя лишает этого? — воскликнул Симонов, обнаруживая нетерпение. — Это от тебя никак не уйдет, друг мой. Будешь исправлять должность профессора, а сам наблюдай сколько душе твоей угодно.

— Как раз уйдет, Иван Михайлович, — убежденно проговорил Михаил. — Посудите сами, легко ли будет согласить дневные лекции с ночными бдениями в обсерватории?

— Так ведь и сейчас у тебя то же самое.

— А чего мне это стоит? — Михаил упрямо и недвижно смотрел в сторону. — Не подумайте, Иван Михайлович, что я немедля отступаюсь. И впредь готов я вести занятия, докуда нет профессора, но только не навсегда.