Александр Македонский - [10]
В возрасте с десяти до четырнадцати лет мальчик учился верховой езде — разговаривать с лошадьми, ухаживать за ними, подчинять их себе, резким прыжком взлетать на неоседланную лошадь, пускать ее всеми тремя аллюрами на парадах или при езде по кругу. Одна из наиболее знаменитых бронзовых статуй в археологическом музее в Афинах (она относится к той же эпохе) изображает совсем юного наездника на колоссальном коне, летящем галопом. Будущий кавалерийский офицер, самой судьбой предназначенный к тому, чтобы во главе царского эскадрона бросаться в атаку, будущий конный охотник никак не мог дождаться наступления совершеннолетия, чтобы воспользоваться привилегиями своего сословия, просто для того, чтобы исполнять свой долг. Александр никогда не был атлетом, способным соревноваться с рядовыми гражданами на международных состязаниях, зато он стал замечательным наездником.
В этой образованной мужчинами и юношами среде, из которой женщины и девушки всецело исключены не только потому, что живут в гинекее, но и потому, что в жизни им отведена совсем иная роль, у Александра завязывались отношения с первыми друзьями, он познал первые мужские привязанности. Оказалось, что невозможно бороться обнаженным, с телом, блестящим от умастившего его масла; невозможно спать, тесно прижавшись друг к другу, с людьми одного с тобой пола; невозможно воспевать в песнях любовь Ахилла и Патрокла, Ореста и Пилада, Геракла и его любимцев — без того, чтобы чувства твои не взволновались, особенно тогда, в век, когда гимнасии, палестры, даже скалы по берегам рек сплошь были покрыты любовными надписями.
Гомосексуализм, процветавший не только в образованных кругах, но и в самых воинственных армиях, в особенности в фиванской «Священной дружине», хорошо знакомой Филиппу, имел с точки зрения древних одно преимущество: в бою он превращал любовников в настоящих львов, поскольку каждый из них сражался, желая защитить и спасти объект своей любви, или отомстить за него, если тот ранен или убит. Потомок Ахилла не мог отстать от своего великого предка. В самом цвете юности Александр раз и навсегда влюбился в красавца Гефестиона, сына Аминта из Пеллы. «Он вырос, — говорит Курций Руф (III, 12, 15–16), — вместе с царем и был посвящен во все его тайны. Из всех друзей он был ему самым дорогим. Никто другой не пользовался большей свободой высказывания… Он был ровесник Александра, но выше его ростом». Я добавил бы к этому, что Гефестион был наделен воистину мужским изяществом, особенно если сравнить сохранившиеся скульптурные изображения того и другого. Нет почти никакого сомнения в том, что Александр, который последовательно отвергал все предлагавшиеся ему партии вплоть до весны 327 года и чью половую воздержанность превозносят историки, был любовником Гефестиона.
Зимой 343/42 года или весной 342-го Филипп начал проявлять интерес к воспитанию самого справного из своих сыновей, которому исполнилось тогда четырнадцать лет. Он принял решение определить его в Нимфею в Миезе, своего рода питомник наместников и чиновников, который обосновался в большом парке на лесистом склоне горы Бермий в Левкадии, в двух километрах от современной Наусы. У македонской аристократии было заведено отправлять ко двору, как бы в «пажеский корпус», юношей тринадцати-пятнадцати лет, одновременно как заложников, телохранителей и кандидатов на производство в чины. Но этих юношей следовало соответственно воспитать. Нововведением Филиппа явилось то, что он не поскупился на большие траты, вызвав к себе сына врача Никомаха и зятя атарнейского тирана Аристотеля, которому и было поручено возглавить в Миезе школу. Аристотель явился из Митилены, где ранее открыл собственное учебное заведение. Аристотелю не было необходимости преподавать все предметы подряд, поскольку у него были помощники. Как это бывает на высших литературных или общекультурных курсах, он занимался исключительно с юношами старшего возраста. Вместе с другими знатными отпрысками, прежде всего Марсием из Пеллы и Гефестионом, Александр, сколько можно судить, углубил здесь политическое и нравственное понимание «Илиады» и «Одиссеи», уяснил смысл стихов наиболее прославленных и в то же время темных греческих лириков Пиндара, Стесихора и Филоксена, а также великих афинских трагиков, овладел некоторыми начальными сведениями в области ботаники и, следовательно, азами практической медицины, присутствовал во время прогулок при создании Аристотелевой «Метафизики», то есть на обсуждениях, по сути эзотерических, вопроса о Высшем. Ученик долго лелеял в душе восхищение перед учителем и выражал ему в письмах признательность за то, что тот посвятил его не в эллинизм, как нередко слишком поспешно полагают, но в литературную и научную критику. А быть может, и за то, что он пробудил в Александре вкус к исследованиям и новизне. В это же время Александр ускоренно прошел военную и атлетическую подготовку.
