Александр Кучин. Русский у Амундсена - [38]

С Новой Землёй были связаны и планы на 1912 год. В записке, поданной архангельскому губернатору И. В. Сосновскому, Владимир Александрович пишет: «В числе наиболее важных и многообещающих в практическом отношении районов я должен буду на первое место поставить ещё не обследованные южные берега Новой Земли, а именно: область, заключающуюся между Чёрной губой и Петуховским Шаром и включающую в себя обширный залив Саханиху с прилегающими, но не нанесёнными на карты заливами… Саханиха интересна не только со стороны своих рыбных и звериных богатств – она заслуживает самого серьёзного внимания и своими горными богатствами»[126].

Но в феврале 1912 года ему поступило предложение от Министерства внутренних дел возглавить экспедицию на Шпицберген для поиска месторождений каменного угля.

Юридически Шпицберген был «ничьей» землёй. Когда здесь обнаружили каменный уголь, его добычу первыми начали американцы, англичане, норвежцы. Существовала международная договорённость, что занимать эту территорию можно, только ведя здесь какую-либо хозяйственную деятельность. Поморские промыслы по добыче морского зверя, существовавшие здесь с XVI века, к середине XIX века заглохли. Но для России Шпицберген был весьма важен, поскольку архипелаг служил своеобразным «ключом» к Русскому Северу и в случае войны мог бы оказаться базой для флота врага.[127] России было важно обозначить своё присутствие на архипелаге, именно поэтому правительство приняло решение об организации экспедиции для разведки полезных ископаемых и установки заявочных знаков.

Первая попытка экспедиции в 1911 году под руководством В. Ф. Држевецкого закончилась неудачно. Яхта «Жак Картье», не имевшая иного двигателя кроме парусов, вышла из Архангельска только в сентябре и в Баренцевом море попала в жестокий шторм, который вынес её к берегам Норвегии. К новой экспедиции 1912 года готовились основательно. Прежде всего, учитывая печальный опыт, тщательно отнеслись к подбору руководителя. Рассматривалось несколько кандидатур. По предложению бывшего губернатора Архангельской губернии, ставшего к тому времени градоначальником Одессы, И. В. Сосновского начальником экспедиции назначили В. А. Русанова. Он подготовил «Проект Шпицбергенской экспедиции 1912 года» и предоставил правительству.

В проекте В. А. Русанов писал, что экспедиция «должна выполнить двойную задачу. Во-первых, исследовать природные богатства архипелага в целях всевозможного использования их русскими крупными предпринимателями и мелкими промышленниками. Особое внимание должно быть уделено обследованию горных богатств Шпицбергена и, в частности, изысканию залежей каменного угля… Экспедиция могла бы до некоторой степени уяснить изобилие рыбы (гольца – род семги) и определить места, наиболее важные в промысловом отношении… Во-вторых, экспедиция должна ознакомиться… с характером и размерами существующих на Шпицбергене иностранных промышленных предприятий… Попутно Шпицбергенская экспедиция сможет выполнить ряд весьма интересных научных работ, касающихся географии, флоры и фауны отдалённых островов, метеорологии полярной области, гидрологии Ледовитого океана, распределения льдов, течений и прочего».[128]

Как видно, В. А. Русанов гораздо более широко понимал задачи экспедиции, чем их определяло правительство, финансировавшее экспедицию.

Готовился к экспедиции, насколько это позволяло время, Владимир Александрович обстоятельно и энергично. Изучал историю открытия архипелага и русских промыслов на нём, размышлял о предстоящей работе.[129]

Побывавший не в одной экспедиции, Русанов большое внимание уделял составу участников. Он писал: «Для дружной и успешной работы весьма важно, чтобы экспедиция составилась из лиц, подходящих друг к другу, интересующихся самим делом и по возможности знакомых с условиями плавания в полярных водах»[130], и далее: «В качестве помощника могу предложить только одно, в данном случае, по моему мнению, самое подходящее лицо – Александра Степановича Кучина, единственного русского, приглашённого Амундсеном в его последнюю славную экспедицию к Южному полюсу»[131].

Не меньшее значение, чем подбор команды, Русанов уделял подбору судна. «Крепкое, вполне отвечающее своему назначению судно – это самая серьёзная, я бы сказал, единственная гарантия успеха всякой полярной экспедиции. Только отсутствием крепкого судна и объясняется большинство неудач, тяжёлых разочарований, безмерных страданий и трагическая гибель многих полярных экспедиций»[132]. «Наиболее подходящим для полярного исследования судном мне представляется промысловый парусно-моторный бот, крепкий, снабжённый ледовой обшивкой, около 50 тонн водоизмещения»[133]. Он говорил, что, конечно, зафрахтовать такое судно в Норвегии не представляет труда, но нежелательно. «Русская экспедиция, совершённая на норвежском судне, по необходимости с норвежским капитаном и командой, совершенно потеряла бы свой национальный характер и не без основания могла бы третироваться иностранцами как полурусская, полунорвежская экспедиция»[134].

Даже неискушённого человека не могут не удивлять малые размеры судна, собиравшегося в полярное плавание. Однако В. Русанов считал, что у неизвестных берегов легче и безопаснее вести исследование на маленьком судне. «Если бы мне для исследования предложили ледокол типа «Ермак» и яхту типа «Йоа», я бы взял не ледокол, а яхту»