Александр I - [48]

Позднее, в Париже, Александр провел с Костюшко несколько бесед, в которых ставил вопрос о возможности возвращения Польше земель, потерянных при разделах. В то же время он вел разговор с С. А. Поццо ди Борджо (сардинец, на российской службе с 1805 года) и снова о том, что по отношению к Польше была допущена великая несправедливость, которую необходимо исправить, восстановив страну, включая земли, входящие в Россию (с чем его собеседник не соглашался). С другой стороны, он счел предложение Чарторыского о расширенном Польском королевстве под управлением брата царя Михаила преждевременным. Он также информировал Чарторыского, противореча своим заявлениям Костюшко и Поццо ди Борджо, что считает земли, полученные в результате разделов, неотъемлемыми от России. Не удивительно, что Чарторыский остался в неведении об истинных взглядах Александра на Польшу. В июне 1813 года он сообщал по этому поводу Рейхенбаху, что было «невозможно определить, искренен ли он, или лукавит; существует достаточно причин предполагать последнее»^[159].

Именно польский вопрос обсуждался дольше всего на мирных переговорах 1814–1815 годов. Александр предложил теперь из всех польских земель, приобретенных в разное время Пруссией, создать новое королевство, династически связанное с Россией; русский царь был и польским королем. Пруссия должна была получить в компенсацию за потерю польских территорий Саксонию. Конечно, австрийцы враждебно отнеслись к этим планам, усиливающим одновременно и Россию, и Пруссию. Ни их, ни британцев не удовлетворили утверждения Александра о непременной независимости проектируемой им Польши, как и обещание отдать ей часть территорий, полученных Россией при разделах; в их глазах все предложения царя преследовали лишь интересы России. Секретное оборонительное соглашение, призванное сдерживать расширение России, было достигнуто 3 января 1815 года между Австрией, Британией и Францией и намеренно сделано известным (просочилось) России. Это вынудило Александра достичь соглашения с Британией и Австрией; в феврале был найден компромисс, согласно которому Россия уступила часть того, что было Герцогством, сразу и Пруссии, и Австрии, а Пруссия получила лишь две пятых Саксонии. Новое Королевство Польское имело величину 127 000 квадратных километров и 2,5 миллиона населения.

Польская конституция от 27 ноября 1815 года связывала Польшу и Россию личностью царя, принявшего титул короля Польши. Хотя польские историки, вполне справедливо, сравнивают эту конституцию с конституцией 1791 года не в пользу первой, Польше все же были даны выборная нижняя палата (Сейм), который должен был выбираться на каждые два года, право «habeas corpus»[160], свобода прессы и вероисповедания, армия (которая не могла быть использована вне Польши) и обещание, что польский язык будет использоваться во всех официальных делах и что общественные должности будут зарезервированы за поляками. Двухпалатный сейм обладал ограниченной властью, у него не было права законодательной инициативы, его мог созвать, отсрочить и распустить лишь король, который имел также право «вето» на его резолюции. Сверх того, наиболее важным постом в Польше был пост вице-короля, и Александр назначил на него своего брата Константина. Чарторыский, который так много трудился для восстановления Польши, не получил реальной власти. Тем не менее круг избирателей в Польше был шире, чем во Франции в 1814 году, — от 106 000 до 116 000 польских граждан были наделены избирательным правом по сравнению с 80 000 французских граждан в стране, население которой больше чем в 10 раз превосходило польское. На бумаге, наконец, поляки оказались в более выгодном положении, чем финны после 1809 года, чья «конституция» была подтверждена, но которым не было дано никакого документа, устанавливающего их права.

Заявления и действия Александра по отношению к Польше между 1812 и 1815 годами полны противоречий (хотя не больше, чем в 1806 или между 1807 и 1812 годами), но кажется, что в его мотивах прагматизм смешивался с идеализмом. В ноябре 1812 года он в разговоре с М. Огинским заявил: «Я воссоздам Польшу… Я сделаю это, потому что это согласуется с моими убеждениями, с чувствами моего сердца, и еще — с интересами моей империи…»^[161]. Это было несомненно выгодно России — расширить свои границы к западу и иметь контроль над большей частью Польши. Но Александр также находился под влиянием своей дружбы с Чарторыским и разговоров с поляками, такими как Костюшко и Огинский, и часто выражал мнение, что Екатериной II была совершена великая несправедливость. Он был, конечно, готов мириться не с созданием независимого государства, которое могло бы представлять опасность для России, — это стало ясно после 1807 года — но только государства, подчиненного России. Александр еще раз продемонстрировал свое упрямство определенным желанием придерживаться этого плана наперекор советам своих дипломатов и советников; они боялись, что его действия только разожгут польские страсти и что конституция послужит опасным вдохновением для российской молодежи.