Александр Блок - [22]

Бывают загадочные стихотворения, строфы, строки, которые не поддаются однозначной трактовке и требуют все новых интерпретаций. А последнее о них слово так и остается несказанным.

Бывают у поэтов и такие поступки, которые трудно объяснить логически. Биографы толкуют их так и сяк, а загадка сохраняется.

Таков один из сюжетных узлов биографии Блока, не распутанный до сих пор. 7 ноября 1902 года Блок приходит на студенческий бал в Дворянском собрании, имея при себе записку, начинающуюся стандартной фразой: «В моей смерти прошу никого не винить».

О том, что было после вечера, известно из рассказа Любови Дмитриевны:

«Мы вышли молча, и молча, не сговариваясь, пошли вправо — по Итальянской, к Моховой, к Литейной — к нашим местам. Была очень морозная, снежная ночь. Взвивались снежные вихри. Снег лежал сугробами, глубокий и чистый. Блок начал говорить. Как начал, не помню, но когда мы подходили к Фонтанке, к Семеновскому мосту, он говорил, что любит, что его судьба в моем ответе. Помню, я отвечала, что теперь уже поздно об этом говорить, что я уже не люблю, что долго ждала его слов и что если и прощу его молчание, вряд ли это чему-нибудь поможет. Блок продолжал говорить как-то мимо моего ответа, и я его слушала. Я отдавалась привычному вниманию, привычной вере в его слова. Он говорил, что для него вопрос жизни в том, как я приму его слова и еще долго, долго. Это не запомнилось, но письма, дневники того времени говорят тем же языком. Помню, что я в душе не оттаивала, но действовала как-то помимо воли этой минуты, каким-то нашим прошлым, несколько автоматически. В каких словах я приняла его любовь, что сказала, – не помню, но только Блок вынул из кармана сложенный листок, отдал мне, говоря, что если бы не мой ответ, утром его уже не было бы в живых».

Потом Блок отвозит Любовь Дмитриевну домой на извозчике, она «литературно» приближает губы к его губам. Ситуация завершается благополучным образом, и кажется, что итог едва ли мог быть иным.

Зачем же Блок написал злополучную записку? Не для того ведь, чтобы театральным жестом набить цену себе и своему предложению. В такой пошлости мы Блока заподозрить не можем. И не для того, чтобы смягчить сердце неприступной девицы — таковой Любовь Дмитриевна не была: отдалившись от Блока, она все же ни разу его не оттолкнула, не унизила. Патологической склонности к суициду Блок также не обнаруживал: мотив самоубийства присутствует в стихах 1902 года, но как условно-литературный. Уход из жизни деда и бабки не был неожиданным и слишком травмирующим… В общем, непонятно.

Вчитаемся в саму записку, попробуем в ней найти зацепку:

«В моей смерти прошу никого не винить. Причины ее вполне "отвлеченны” и ничего общего с “человеческими” отношениями не имеют. Верую в Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Чаю воскресения мертвых. И Жизни Будущего Века. Аминь.

Поэт Александр Блок».

На обороте значится — «Мой адрес: Петербургская сторона, Казармы Л. Гв. Гренадерского полка, кв. полковника Кублицкого № 13.

7 ноября 1902 года.

Город Петербург».

Писал не безумец. Закавыченные слова свидетельствуют, что способность к анализу не утрачена. Но ощущается, что называется, «измененное состояние», необыденное настроение, необходимое для творческого поступка. Заверение в религиозности, по-видимому, продиктовано желанием сгладить изначальную греховность самоубийства. И, наконец, слово «поэт» в подписи. Может быть, в нем объяснение.

Искусство есть балансирование на границе жизни и смерти. Перед художником все время стоит вопрос: родится у него нечто живое — или оно тут же умрет? Муку творчества Блок уже изведал и хочет еще большего страдания. Хочется поставить жизнь на карту — и он просто находит повод для этого. Он привносит в объяснение с Любовью Дмитриевной такой драматизм, которого пока нет в их отношениях. Может быть, предчувствуя, что драма будет. Судьба выберет одну из двух болей – мгновенную боль гибели или долгую, протяженную боль дальнейшей жизни.

И тогда, поднявшись выше тлена,

Ты откроешь Лучезарный Лик.

И, свободный от земного плена,

Я пролью всю жизнь в последний крик.

Так завершается стихотворение «Ты свята, но я Тебе не верю…», помеченное датой «29 октября 1902». Гибельный экстаз. Эмоциональное вживание в самый процесс смерти.

Примечательно, что всего за четыре дня до этого написаны стихи совсем не трагические:

Вхожу я в темные храмы,

Совершаю бедный обряд.

Там жду я Прекрасной Дамы

В мерцаньи красных лампад.

Кстати, здесь в блоковском поэтическом языке впервые возникает сочетание «Прекрасная Дама». Финал звучит с редкой просветленностью:

О, Святая, как ласковы свечи,

Как отрадны Твои черты!

Мне не слышны ни вздохи, ни речи,

Но я верю: Милая — Ты.

(«Вхожу я в темные храмы…»)

Желание гибели рождается, возникает не из житейского уныния, а от ощущения полноты единения с миром. Но и перенапряжения душевных сил. Счастье в этой ситуации кажется уже невозможным:

Мне страшно с Тобой встречаться,

Страшнее Тебя не встречать.

Стихотворение «Мне страшно с Тобой встречаться…» написано 5 ноября, за два дня до решительного объяснения.

Ответ на вопрос «Быть или не быть?» Блоку дала не Любовь Дмитриевна, а жизнь как таковая, само бытие, с которым ему удалось столь мучительным образом выяснить отношения. И навык готовности к смерти ему еще пригодится не раз.