Александр Александрович Богданов - [94]
Совсем иное «правополушарное» мышление. «Бесцензурное»[502] право на ошибку, наличие блока мифотворчества, склонность к причудливости и гротеску, преувеличенный декор и претенциозность[503]. Это мышление, с одной стороны, Н. Бердяева или С. Булгакова, с другой – Луначарского, певца «безумства храбрых» М. Горького или «поэта рабочего удара» А. Гастева (вспоминавшего о «потрясающе грузной возне мысли, которая происходила в мозгу Ленина»[504] и проповедовавшего, по словам Луначарского, вредоносное «фантастическое машиномоляйство»[505]).
В конце ХХ века исследователи функциональной межполушарной асимметрии человеческого мозга отметили, что она проявляется в разных способах организации контекстуальной связи на одном и том проблемном материале[506], что характерологические черты полушарий поразительно совпадают с традиционными концепциями психологии творчества. К сокровищам знания «движутся с двух противоположных сторон»[507]; «левополушарные» и «правополушарные» стили мышления дополняют друг друга синхронно в точных науках и философии (Декарт и Паскаль[508], Лейбниц и Ньютон[509]) или в ритмическом чередовании в искусстве и архитектуре. «Сила человеческого мозга заключается в согласованной деятельности двух интеллектуальных центров – “левого” и “правого”»[510].
Но в культуре и истории проявилась и «рассогласованная», дисгармоничная (словно у «расщепленного» мозга) «работа» полушарий, в том числе в таком движении, как социализм. Само слово «социализм» появилось в школе французских сен-симонистов, где один лидер превратил учение в систему (С.-А. Базар; именно он, а не Маркс, Энгельс или Ленин, является автором формулы социализма «каждый – по способностям, каждому – по труду»), а другой (П. Анфантен) пытался обратить сен-симонизм в культ. Аналогичным рассогласованием была богостроительская «влажность» Горького и Луначарского как дополнение к суховатому «научному монизму» и философскому коллективизму Богданова.
«Правополушарное» образное восприятие мира многозначно и необходимо для наиболее полного чувственного контакта с реальностью, тогда как «левополушарное» необходимо для однозначного взаимопонимания между членами общества, анализа причинно-следственных отношений между предметами и явлениями. Оно обеспечивает построение внутренне непротиворечивой модели мира, но неизбежно обедняет субъективную картину, выбирая лишь некоторые из всех возможных связей между предметами и явлениями (Богданов: «у человечества нет иной деятельности, кроме организационной»). И оно склонно к детальной разработке однажды составленной модели реальности – «организации поиска вывода в фиксированном исчислении»[511].
«Левополушарность» мышления обусловила не только «научный монизм» и коллективизм Богданова, но и такой парадокс его дискурса, как зацикленность на понятиях «эфир» и «пролетариат», при настойчиво проводимом им же принципе релятивизма понятий и истин. Этот принцип, отрицающий «абсолюты» и веру в них, столкнул Богданова с русской марксистской «ортодоксией». Но, дебатируя с последней об историзме понятия «материя» и ограниченности диалектического метода, а также апеллируя к теории относительности как к проявлению универсальности релятивистского принципа, Богданов упорно не видел, что эта теория разрывает с понятием «эфир», также как физика и химия разорвали с прежним атомистическим понятием «материя».
В момент разрыва с ортодоксией Богданов назвал «забавным противоречием» то, что «абсолютной и вечной истиной объявляют марксизм, учение, радикально отрицающее всякие абсолютные и вечные истины»[512]. Позднее, когда вера в марксизм была возведена в монопольную доктрину партии власти, стало ясно, что это совсем не забавно. «Субъектом науки является не партия, а субъектом науки является человечество в его развитии», – утверждал Богданов в Комакадемии. Но продолжал настаивать на «пролетарской науке», говоря, что имеет в виду «пролетариат как представителя наиболее прогрессивных тенденций всего человечества»[513]. Так и не объяснив, почему при относительности истин, организационных понятий, классовых категорий должна называться пролетарской культура, направленная к бесклассовому обществу, организованному без «разделения между научной теорией и непосредственной трудовой практикой». Почему пролетарским будет называться труд, в котором «работа мысли получает все большее преобладание над работой мускулов», а перемена занятий требует все больше умственной гибкости и разносторонности опыта[514].
Впрочем, в утопическом обществе «Красной звезды» трудящиеся не называются пролетариями, более того, многие предпочитают «жить совершенно отдельно», «главным образом те, кто всего больше занимается научными исследованиями или художественным творчеством»[515], что явно не совпадает с абсолютизацией в экономических учебниках Богданова тенденций к растворению научной работы в коллективных «фабриках мысли». Наконец, при всей умеренности эмоций на планете, получающей вдвое меньше энергии от Солнца сравнительно с буйной Землей, сказываются различия в темпераментах, что опять-таки не совпадает с ходульным положением экономических учебников Богданова о «высокой психической однородности» в будущем коллективистском обществе.
